Ведь аура — это совсем иной тип энергии, и она не защищалась стандартными плетениями. Тогда я сменил тип защиты и укрылся в кокон, который поглощал энергию, направленную на него. Это также не помогло. Оказалось, что данное плетение высасывает силу из враждебных магических образований, но никак не из окружающего пространства. Без четкой структуры оно отказывалось принимать разлитую вокруг силу, а я продолжал чувствовать, что с каждой секундой теряю энергию! Свою энергию! Ту, которую я собирал по крупицам, когда еще был слабым одаренным, которую я покупал на собственные средства, ту, которая досталась мне от моих врагов!
Осознание того факта, что меня банально обворовывают, родило в моей душе знакомую ярость, которая мигом вытеснила из разума все отголоски чужих эмоций и лишило меня тормозов. Я развеял плетение защиты, энергия которого тут же была проглочена алтарем, а потом открылся. Совсем открылся, как тогда, в схватке с имперцами. Это сразу принесло результат. Энергия перестала выходить из моей ауры, а вся та сила, которая сейчас была рассеяна по храму, за считанные мгновения впиталась в мое тело. Вот только на этом процесс не остановился.
Из алтаря хлынул яркий, слепящий зрение поток энергии, видимой наверняка не только в магическом плане, потому что стоявшие в первом ряду люди отшатнулись в стороны, который также был мной впитан без остатка. Пытаясь хоть как-то остановить все это, или хотя бы замедлить, я постарался ограничить свою способность поглощения, но она сейчас подчинялась мне с большим трудом. Сразу пришло воспоминание о том, что во время битвы в степи мне так и не удалось восстановить над ней контроль. И вот тогда ярость угасла, сменившись опасением, что я навечно останусь гигантским аккумулятором, высасывающим энергию из мира, пока не погибну во взрыве, когда объем моего резерва окажется переполненным. Ведь тогда наверняка произойдет большой «ба-бах!», который приведет к еще одному апокалипсису, на этот раз окончательному.
Наверное, именно это и позволило мне вновь вернуть возможность регулирования мощности своего «насоса», который я тут же выключил. Вот только было поздно. Алтарь передо мной стоял абсолютно пустым, без малейшего магического фона, во всем храме не осталось свободной энергии, прихожане, освободившись от гипнотического воздействия, уже больше не ощущали восторга и наслаждения, а те, кто стоял в первых рядах, недоуменно смотрели на меня. Рехош с перекошенным яростью лицом уставился мне прямо в глаза, а на лицах других священников читался откровенный испуг. Все движение в храме замерло, церковный хор, наконец, замолчал, и в этой оглушительной тишине раздался одинокий, но весьма недовольный голос, который произнес:
— Мля-я-я…
Наверное, не нужно уточнять, кому он принадлежал?
Глава 8. Артефакт
Перестав разглядывать толпу, я с вызовом уставился на Рехоша. Сейчас все зависло только от него, и данная ситуация имела два варианта развития. В первом случае он идет на конфликт, возмущается, обвиняет меня во всем, что только можно, а потом пытается выгнать из храма. Именно пытается, потому что хрен я уйду так просто, и перед уходом обязательно опишу со всеми подробностями тот факт, что святые отцы используют прихожан в качестве дойных коров. Вряд ли это поможет авторитету церкви, да и заодно на ноль помножит все усилия святош по привлечению на праздник члена королевской семьи.
Вариант, что святые отцы попытаются избавиться от меня прямо здесь, я во внимание не принимал. Во-первых, ситуация не такая катастрофическая, чтобы идти на такие меры. Подумаешь — опустошил церковный энергонакопитель? Можно ведь уладить дело полюбовно, и даже потребовать компенсацию, если наглости хватит. Во-вторых, яркий свет из алтаря видели многие, поэтому святошам нужно найти этому правдоподобное объяснение. А они прекрасно понимают, что любую версию, которая может мне навредить, я оберну против них, просто рассказав правду.
Рехош думал быстро, поэтому пока я еще размышлял над первым вариантом, надел на свое лицо маску дружелюбия и сразу перешел ко второму.
— Дети мои! — закричал он, подняв вверх руки. — Мы с вами только что стали свидетелем чуда! Единый отметил своим личным благословением одного из присутствующих на празднике. Им стал принц Алекс, чей дух оказался настолько чистым и светлым, что удостоился милости творца! Возрадуемся же, дети мои, ибо подобного в Мардинане не случалось уже несколько сотен лет!
Святой отец сделал театральную паузу, и толпа разразилась приветственными криками, среди которых можно было разобрать и «Слава Алексу!», и «Хвала герою!», и «Спартак — чемпион!» (последнее, если сильно постараться). Я в этот момент только подумал, что Рехош сделал правильный выбор. Так будет лучше для церкви, и гораздо безопаснее для меня. Теперь, даже если слухи о моем цвете достигнут ушей церковников, открыто они никогда возмущаться не будут. Самим дороже выйдет, ведь Единый-то меня лично благословил, а значит, народ их попросту не поймет.
Рехош спустился с подиума, подошел ко мне и под руки потащил наверх, на всеобщее обозрение. Если бы я не видел его лица в тот момент, когда опустошил алтарь, если бы не был эмпатом, то вполне мог бы подумать, что святой отец находится в глубочайшем экстазе от лицезрения чуда. Но сейчас в его эмоциях преобладали злость и растерянность, которые говорили только о великолепном актерском мастерстве церковника.
Затащив меня на подиум, Рехош отступил на несколько шагов, давая всем возможность на меня полюбоваться. Я нацепил на лицо скромную улыбку и раскланивался во все стороны, как китайский болванчик, слыша радостные крики, сливавшиеся в единый гул. Знатные особы, стоявшие в первых рядах, хлопали в ладоши и вполне искренне мне улыбались, а люди попроще выражали эмоции более бурно. Они разве что не скандировали хором «А-лекс!! А-лекс!!», а так все признаки фанатичного поклонения уже были, что называется, на лице.
Дождавшись, пока толпа немного угомонится, Рехош вновь поднял руки, призывая всех к тишине. А я посмотрел на его позу и подумал, что весьма символично, что этот жест, являющийся в религии Единого чем-то вроде обращения к создателю, расценивается у альтаров, как вызов до смерти. Интересно откуда это вообще возникло у горцев? Бытовало в народе во все времена, или же появилось только после поражения в Великой войне?
— Дети мои! — дождавшись, когда крики утихнут, вновь воскликнул Рехош. — Это чудо, которое произошло на ваших глазах, свидетельствует о том, что Единый не отвернулся от нас. Он по-прежнему любит своих детей и заботится о них. И таким способом он показывает, что среди нас есть еще достойные, которые в будущем могут быть причислены к святым за свои праведные поступки. Он говорит нам: берите с них пример, старайтесь походить на них в мыслях и делах, не позволяйте себе оставаться в стороне…
Святой отец продолжал говорить, буквально захлебываясь от восторга, а я стоял и думал о том, что любое событие церковники могут повернуть в свою пользу. Именно за это я никогда их не любил. Насквозь пропитанные лицемерием, виртуозные рассказчики, прекрасные слушатели, они всегда вызывали у меня отвращение тем, что могли любой факт извратить до неузнаваемости и заставить тебя поверить в то, что черное — это белое. Хотя, я не утверждаю, что они поголовно все такие, подобные этому Рехошу, который сейчас вновь успокоился и продолжил вещать в своей излюбленной манере — неторопливо, размеренно, гипнотически. Может, это мне всегда попадались такие, а где-то далеко существуют священники праведные, честные, готовые отдать жизнь за других. Свою жизнь, разумеется, так как тех, кто готов жертвовать чужими — пруд пруди!
Когда святой отец вновь перешел к проповеди, я краем уха стал прислушиваться к его речи и пытался вникнуть в смысл. Вот только его там почти не было! Рехош раз за разом повторял практически одно и то же, только другими словами, игрался предложениями, сплетая искусное кружево, употреблял несколько раз одни и те же словосочетания. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что начинаю засыпать. Мне так хотелось опуститься на этот помост, привалиться к алтарю и захрапеть под этот непрекращающийся бубнеж. Вот только я огромным усилием воли стряхнул с себя сонную одурь и внимательно оглядел толпу.
Похоже, воздействие святого отца на прихожан было мощнейшим, так как все они вновь застыли с
