мысль, в вашем случае новизной не отличающаяся, – умереть, пожертвовать собой, благородно подсунув миру новое дарование. Вот, мол, я, смотрите, такой крылатый и падший, добровольно иду на костер! То есть, это так было написано в романе (вы ведь живете недописанными романами, которые бросаете на первой же странице). А между строк вы начали дарование убивать, лепя из него нечто несусветное, как оказалось – самого себя. Убивали вы, как вам в бреду мерещилось, ради искусства (совершенно не представляю, что это за зверушка такая), на самом же деле из зависти и гордости. Ну подумайте, какой из вас наставник? Вас же заклинило на самом себе, вас от собственного отражения за уши не отдерешь! К тому же, милый мой Арлекин, вы все растеряли, кроме умирания, ничего у вас не осталось. А, что говорить... Вы могли бы ожить, даже сейчас, несмотря на пятилетний пост и эксгибиционистские наклонности. Вся эта история, в сущности, для вас написана...
Я сидел, положив подбородок на ноющее колено. Возразить мне было нечего.
– А знаете, – карлик поправил маску, игриво прищурился, – было довольно забавно с вами играть.
– Играть?
– Мы ведь играли, вы разве не поняли? А я-то думал... – Театрально застыл – фигура удивления. – Историю с перчаткой вы просто не могли не узнать.
Я поднял на него глаза. Вот оно что! Забавно.
– Да. Лева недурно поработал в тот вечер. Бесподобный кролик из него вышел, просто блестящий, не находите? Кстати, не хотите ли вернуть Жужину перчатку?
– Не хочу. – Перчатку я носил с собой, с того самого дня. – А ирисы зачем? Намек на мою книгу?
– Ну, отчасти. На случай, если вы не клюнете на перчатку. Лева очень переживал, что вы его, при всем его старании, умудритесь упустить из виду.
Я вспомнил букет, мерцающий в исполинской руке кролика Буонаротти.
– И Жужа знала? И участвовала?
– Нет! За кого вы меня принимаете? Я дешевыми трюками не пробавляюсь. Все должно было быть чин чинарем, взаправду.
– И циркачку вы убили взаправду?
– Циркачка упала без посторонней помощи, и мне очень грустно, что я не смог ей помочь.
– Не пудрите мне мозги! Я видел, как ваш кролик гипнотизировал шар!
– Он тоже ничем помочь не мог.
– И вы ждете, что я вам поверю?
– От вас я уже давно ничего не жду. А вот Бригелла – тот постарался на славу.
– Улитов?
– Да, Улитов. Улиточкин. Улитюськин, – хихикнул. – А вы не знали? И вам не показалась странной его удивительная осведомленность в некоторых вопросах? Листок, который он так вовремя нашел в «Черном принце»? Исчерпывающие сведения о Жужиной неудачной карьере?
– Так это не Жужа писала? И про работу – вранье?
– Про работу не вранье, и писала Жужа. Я у нее этот листок изъял. На время, для пользы дела.
– Но почему Женька?
– А он сам набивался в помощники. Все ходил, все хныкал... Я, откровенно говоря, не сразу его помощь принял. Терпеть не могу этот типаж подлецов – трусливая марципановая мразь. К тому же, наша улиточка свои услуги слишком высоко оценила. Мы его гонорар пересмотрели сразу.
– И сколько же сейчас стоит предательство?
– Падает в цене.
– Слушайте, – вдруг загорелся я. – Это вы устроили кордебалет с библиотекарем у меня дома?
– С каким библиотекарем?
– Вы лучше меня знаете, с каким. Дешевый трюк. И в пятницу ночью... рука на стекле – тоже вы! И... кто-то душил меня...
– Рука на стекле – да. Немножко вас припугнул, для острастки. Уж больно самоуверенный был у вас вид. К тому же, мне не хотелось, чтобы Жужа наделала глупостей. Но в дом никто не заходил, и душить вас – фи! Арлекин! А библиотекарь... Дражайший Арлекин, я не понимаю, о каком библиотекаре речь. Если вы заметили, я все вам выкладываю, ничего не тая, как честный католик своему духовнику. Подумайте сами: у меня нет причин скрывать от вас каких-то там библиотекарей. Я даже открою вам еще один рояль в кустах. Помните водителя такси?
– Только не говорите, что это были вы.
– Нет, конечно. Это был мой старинный приятель. И, откровенно говоря, он от вас не в восторге.
– Я от него тоже.
– Так что это за история с библиотекарем? Расскажите.
Я с сомнением на него посмотрел. Ерничает, как всегда, или говорит правду? Причин для отнекиваний у него вроде бы нет. Этот шут не упустит случая похвастаться ловко провернутой буффонадой.
– Нет никакой истории. Забудьте.
– Ну что ж. Тогда я вас покину, если не возражаете.
– Нет, постойте. Скажите, где Жужа.
– Ох, ну сколько можно? Ну зачем она вам?
– Не ваше дело.
– Запоздалое чувство вины, да? Это лечится. Посидите в своей затхлой норе, поплачьте над собой, словом, развлекитесь – и все как рукой снимет.
– Мне нужна эта книга, – процедил я.
– Арлекин, у вас каша в голове. Вы для начала определитесь, что вам нужно – Жужа или ее книга. Вы уже не в состоянии отличить одну от другой. Настоятельно рекомендую оставить в покое обеих! И простить, наконец, свою единственную, после которой вы сначала невнятно шептали, а потом и вовсе не смогли разговаривать. Это бывает. Вы случайно подглядели чужой сон.
– Жужин сон. – Я криво улыбнулся. На душе было гадко. – Солнце блеснуло раньше времени и не в то окно.
– Да. И правильнее было бы с этим смириться.
– Я только хотел помочь ей.
– Вы заперли птичку в клетку и стали учить петь. Конечно, она не выдержала.
– Хорошо, пусть так, птицелов я тоже никудышный. Признаю свою ошибку. Но она уезжает, неизвестно куда, в то самое время, когда ее мечта сбывается. У меня остались еще знакомые среди издателей. Мы все исправим... Ее издадут...
– Вы так и не поняли этой птички, дорогой мой птицелов. Ей важно не приходить, а идти. Идти, все равно куда. Точнее – бежать.
– Только бы попасть куда-нибудь?
– Совершенно верно. К тому же, ее книжка, скажем прямо, слабовата. Не в пример вашей. – Пульчинелла присел в шутовском книксене. – И, не в пример вашей, пытается, хоть и наивно, сказать что- то, чего и сама до конца не понимает.
– О чем же, по-вашему, она говорит?
– Я думаю, о добре. Хотя могу и ошибаться.
– О чем же говорил я?
– Не знаю, о чем вы говорили, но знаю, как: очень умно, с претензией на вечность. Вечность-то вас и подвела...
– Вас тоже... вечность подвела. Кроме моих, были еще и Жужины письма.
– Вы опять за свое? Ну, и какой сакральный смысл таится в письме, которым она вас отбрила?
– Вы прекрасно осведомлены, – буркнул я. Чертов проныра!
– А как же. Вас отбрили, и вполне справедливо. Вы всегда были трусом. Вы струсили и на этот раз, элементарно, пошло струсили. Гораздо удобнее просить прощения у грубо разукрашенного муляжа, чем у живого человека.
– С меня хватит! Какого черта вы всем скопом меня обвиняете? Устроили судилище. Вы, Жужа, все остальные... Я сам знаю все свои грехи. Их намного больше, чем вы можете себе вообразить. И за каждый из них, уж поверьте, я понесу наказание.
