стараясь сдержаться, и отвернулся с гримасой гадливости, исказившей лицо.

—        Товарищ полковник, разрешите! — раздался голос из группы танкистов, привезенных мною вместе со Скачковым.

Поворачиваюсь с удивлением. Мне нравится открытое, смелое лицо с белокурым вихром, выбившимся из-под шлема этого стройного танкиста, старшины Удалова, в туго перетянутой ремнем черной керзовой куртке. «Но как он смеет в такой момент выступать перед командиром дивизии с защитой
явного негодяя!»
— думаю я.

Да, негодяя. Вчера он был моим командиром, а вот сейчас он стоит, опустив голову, и у меня к нему нет даже жалости, одно презрение.

—        В том, что наш командир жив, виноваты мы, его экипаж! — сказал старшина Удалов.

—   То есть как?! — спросил Васильев.

—        Разрешите но порядку, товарищ полковник, — сказал Уадлов. — Выскочили мы из подбитой машины и кинулись в пшеницу Он отбежал от нас и сорвал с себя петлицы. Мы
посоветовались
с башнером и вынесли решение:
расстрелять как предателя.
Но потом решили — исполнение приговора отложить до постановления суда. Так что, товарищ полковник, если вы удивляетесь, почему он жив, то мы должны принять вину на себя. А что он понимал, что делал, так это точно, иначе зачем он, когда сюда подъезжали, все мою керзовую куртку просил?

—   О! А это что? — раздался голос подошедшего Попеля. Васильев стал докладывать, в чем дело. Попель перебил

его:

—   
Все ясно, — сказал он так спокойно, как будто ждал этого. — Ваш командир? — обратился он к Удалову.

—   
Нет, товарищ комиссар,
бил нашим командиром, —
ответил Удалов.

—   
Правильно, — сказал Попель, — был, но больше не будет. Не так ли, товарищ полковник?

—   
Если он отрекся от звания, которое ему дал народ, значит, он отрекся и от народа, — ответил Васильев.

Попель приказал коменданту штаба отвести Скачкова к прокурору для расследования и предания суду военного трибунала.

Когда Скачкова уводили, я подумал, что его расстреляют, но меня это нисколько не взволновало»62.

Скачкова не расстреляли. Попель не придумал ничего лучшего, чем передать бывшего капитана в распоряжение старшины Удалова. Пенежко без тени смущения, воспринимая это как должное, описывает, как старшина с явным удовольствием поучал недавнего своего командира. Несчастный Скачков, лишившийся звания и чести, подвергающийся непрестанным унижениям, совершил героический поступок. В атаке он, кадровый командир, первым ворвался на батарею противника, сбил с ног заряжающего и ценой своей жизни спас танк Пенежко от выстрела в упор.

Его гибель старшина Удалов сопроводил следующими «глубокомысленными» словами: «Так оно и бывает в солдатской жизни. Выдержишь в острый момент, значит, твой верх, живи и будь здоров. Вот у нас Скачков два раза не выдержал. Один раз от трусости, а второй раз такая храбрость его разобрала, что голову потерял, пропал не за понюх табаку»63.

Уже мертвому плюнул в душу. Видно, чем-то насолил ему бывший командир.

Знаю, найдется немало людей, которые скажут, что происшедшее отнюдь не дикость, а, напротив, признак нерушимости РККА. Спору нет. В том, что отдельные советские командиры и политработники в безвыходной ситуации, опасаясь быть расстрелянными немцами на месте, срывали с себя знаки различия, хорошего мало64. Однако и поступок старшины Удалова, вне всякого сомнения, невзлюбившего своего командира
(не исключено, что как раз за высокую требовательность),
выждавшего момент и отыгравшегося на нем, иначе как мерзостью не назовешь.

Во всяком случае, говорить о спайке, той спайке и духе товарищества, который был характерен для танковых частей вермахта, судя по этим строкам, в отношении наших войск приходилось далеко не всегда. Как-то друзья-товарищи не закладывают друг друга начальству. Даже если один сохранил знаки различия, а второй — не уберег. Страшно ведь не то, что такое случалось... бывает. Но ведь все это выдавалось за эталон, должно было лишний раз подтвердить тезис о беззаветной преданности и нерушимости строя, а, если вдуматься, свидетельствовало как раз об обратном. Армия была тяжело больна. И румянец в данном случае не был признаком бодрости, а являлся первым симптомом загнанной вглубь болотной лихорадки...

Приведу еще один пример. И вновь сошлюсь на Пенежко. Уже находясь в окружении в районе Дубно, Попель, утверждает Пенежко, открыл «новую» тактику борьбы с немцами. Раньше, завидев врага, советские танкисты немедленно устремлялись в атаку. Бригадный комиссар первым якобы понял, что куда практичнее из-за укрытия не выходить и расстреливать врага с места. Однако командиру дивизии, который, кстати, и организовывал боевые действия, об этом он сказал далеко не сразу. Вот что пишет по этому поводу Пенежко: «... танки, по приказу Попеля, отбивали атаку огнем с места, из засад... Меня сначала очень удивило, почему Попель не сказал ему (Васильеву. — А6.) об этом. Я понял, в чем дело, только вернувшись с Васильевым на командный пункт...

Теперь мне ясно, что Попель, щадя командирское самолюбие Васильева, хотел, чтобы тот сам сделал этот вывод из очевидных фактов успеха
нового для нас
тактического приема»65.

Неясно только, сколько десятков наших танков было уничтожено, пока командир дивизии сделал этот самый вывод. С другой стороны, начинаешь понимать, почему за неделю боев мехкорпуса потеряли большую часть техники, в то время как немцы сумели наступательный потенциал сохранить.

Даже если все это в какой-то степени легенды, обусловленные временем публикации, нельзя не заметить, на что ориентировался читатель, к чему его призывали и что считали абсолютными ценностями. Нетрудно также представить, каким духом была пронизана армия и какая червоточина подтачивала ее изнутри.

Так или иначе, но следует признать, что с 24 по 27 июня на Юго-Западном фронте сложилась вполне благоприятная для разгрома ударной группировки противника обстановка. Танковая группа Клейста, глубоким клином врезавшаяся в наши боевые порядки, подставила под удар подошедших к рубежу сосредоточения мехкорпусов не только растянутые фланги, но и тыл. Здесь мы имели более чем двукратное превосходство в танках66. Однако воспользоваться благоприятными факторами советское командование не сумело.

Нетрудно представить, как развивались бы события, отдай Сталин приказ нанести пресловутый превентивный удар и перейти границу. Чтобы охватить фланги более-менее крупной группировки противника, мехкорпусам пришлось бы предварительно преодолеть немецкую оборону. Даже если отдельным советским танковым частям это и удалось, вне всякого сомнения, они были бы отсечены от главных сил, как это произошло с подвижной группой Попеля под Дубно. Возможно, неделю-полторы Красная Армия могла бы ценой больших потерь, под непрерывным воздействием вражеской авиации

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату