приятно! — Посмотрев на профессора Кастильо, он заметил: — С такой прекрасной компанией ты можешь приезжать ко мне, когда тебе вздумается, Эдуардо. В любое время.
— Знаю я тебя, старый развратник… — с нарочитой ворчливостью ответил профессор Кастильо. Слегка похлопав своего собеседника по животу, он добавил: — Однако у тебя отросло такое брюхо, что тебе уже не то что красивую женщину, а даже и какую-нибудь заплывшую жиром толстуху вряд ли удастся соблазнить.
Стоявшие рядом друг с другом старики представляли собой любопытную парочку: один из них обладал классической внешностью слегка неопрятного ученого мужа, а другой больше походил на бывшего баскетболиста, вырядившегося в воскресный костюм, чем на респектабельного преподавателя университета. Но, несмотря на различия во внешности, со стороны было заметно, что их объединяет давнишняя крепкая дружба, которая была, конечно же, плодом страстной увлеченности исторической наукой.
Профессор Медина предложил нам присесть, однако стульев здесь было в общей сложности три, а потому я предпочел постоять. Мне бросилось в глаза, что этот кабинет является своего рода миниатюрной копией гостиной в квартире профессора Кастильо, потому что здесь вдоль стен тоже стояли высоченные этажерки с разными по размеру книгами, но доминировали среди них опять-таки фолианты традиционного формата с потертой кожаной обложкой. На одной из стен, которая была свободна от книг, висела огромная, разделенная на несколько вертикальных секций карта Европы, Азии, Северной Африки и Атлантического океана с отмеченными посреди него островами, неизвестными мне. Вся представленная на карте территория была щедро украшена изображениями королей, замков, знамен и причудливых животных.
— Что там такого необычного? — спросил уже усевшийся на свое место за столом хозяин кабинета, заметив, что я внимательно разглядываю карту.
— А какого она года? — с неподдельным интересом осведомился я, без особого успеха пытаясь разгадать смысл имеющихся на карте условных обозначений.
— Это репродукция знаменитого Каталанского атласа мира, составленного картографом с Мальорки Авраамом Крескесом. Оригинал был создан в начале четырнадцатого века в том самом городе, в котором вы сейчас находитесь, — с гордым видом пояснил профессор Медина и добавил: — Самая древняя из всех известных карт мира.
Услышав, что великан упомянул четырнадцатый век, я машинально посмотрел на профессора Кастильо, который ответил мне многозначительным взглядом.
— Не знал, что в ту эпоху уже умели составлять такие хорошие географические карты, — искренне сказал я, снова поворачиваясь к стене. — Помнится, я видел несколько карт пятнадцатого или шестнадцатого века — их хранил у себя дома мой отец. Но по сравнению с этим шедевром те карты — просто детские каракули.
— Это верно, — согласился профессор Медина. — Дело в том, что в области картографии Авраам Крескес опередил современную ему эпоху на целые столетия. В частности, качество и точность вот этой карты были настолько высокими, что король Арагона Хуан I не постеснялся поднести ее в подарок королю Франции Карлу VI.
Не в силах оторваться от изящно нарисованной карты, я внимательно рассматривал линию средиземноморского побережья, испещренную названиями находившихся там портов. Горные хребты на карте напоминали огромных золотистых змей, растянувшихся на солнышке, чтобы погреться, а города были изображены в виде крепостей (для мусульманских и христианских городов — разными по стилю). Что касается таких отдаленных и малоизвестных тогда в Европе стран, как Индонезия и Таиланд, то даже они были обозначены на этой карте и украшены фигурками слонов и темнокожих правителей. Я подумал, что человеку, жившему семьсот лет назад, для составления подобной карты наверняка пришлось немало потрудиться, чтобы собрать необходимую информацию у моряков и прочих путешественников — и это в эпоху, когда мало кто отваживался покинуть пределы графства или княжества, в котором он жил. Тех же, кто сумел добраться до владений великого Хана или хотя бы заплыть южнее Канарских островов, вообще можно было пересчитать по пальцам. Я тут же проникся большим уважением к этому самому Крескесу — к его таланту и трудолюбию.
— Итак, Эдуардо, — послышался за моей спиной голос профессора Медины, — что это за историю ты рассказывал мне по телефону о монахе-картографе и какой-то там печати?
17
Профессор Кастильо вкратце поведал своему другу,
— А эти двое — твои помощники? — наконец спросил он, показывая на нас с Кассандрой.
— Да, именно так.
— Понятно, — сказал профессор, потупив взгляд. — Видишь ли, Эдуардо, — продолжил он, чеканя каждое слово, — мы с тобой знаем друг друга очень давно, уже почти тридцать лет, и… и за все это время я еще никогда не слышал от тебя такой несусветной лжи.
Мы все трое напряженно молчали — отчасти от стыда, который охватил нас, отчасти из-за страха перед тем, что этот уставившийся на профессора Кастильо гигант чего доброго возьмет и начнет сейчас орать и топать ногами. Медленно текли секунды, сливаясь в казавшиеся бесконечными минуты… И вдруг профессор Кастильо совершенно неожиданно разразился взрывом смеха.
— Ну конечно, это ложь! — с самым невинным видом заявил он. — А чего ты хотел? Чтобы я по доброте душевной обо всем тебе рассказал? Единственное, что мне сейчас нужно, так это твое согласие помочь нам. Просто скажи, готов ли ты оказать нам посильную помощь или нет.
Луис Медина несколько секунд сидел молча, как будто он не услышал всего того, что только что сказал профессор Кастильо. Затем на его огромном лице мало-помалу стала вырисовываться улыбка, и он в конце концов громко рассмеялся.
— Разумеется, я тебе помогу, чертов ты бесстыдник! — воскликнул Медина. — Ну как я могу тебе не помочь?
— Вот здесь находится монастырь Мирамар, — сказал профессор Медина, ткнув пальцем в лежащую на столе карту острова Мальорка. — Возле шоссе, которое соединяет Вальдемосу и Дейю. Однако должен предупредить вас, что от первоначальных построек монастыря почти ничего не осталось.
— Что значит «почти ничего»? — поинтересовался я.
— Небольшая часть стены, кусочек внутреннего двора и четыре колонны старой галереи.
— Да уж, и в самом деле почти ничего…
— Вы должны иметь в виду, что Мирамар был возведен в 1276 году и лишь в 1872 году эрцгерцог Луис Сальвадор решил приобрести этот монастырь и отремонтировать его. Если бы не эрцгерцог, от него вообще ничего не осталось бы.
— А известно, кто его основал? — поинтересовался профессор Кастильо.
— Еще бы! — ответил Луис Медина. — Не кто иной, как Раймунд Луллий.
— Невероятно! — воскликнул профессор Кастильо. Мы с Касси с недоумевающим видом переглянулись, и это не ускользнуло от внимания двух профессоров-историков.
— Сеньорите Брукс это простительно, потому что она получала образование в Соединенных Штатах,
