Профессор сделал шаг вперед и, опершись руками о стол, поочередно посмотрел на меня и Кассандру.
— Я отправляюсь в бассейн Амазонки искать Валерию, — сообщил он, чеканя каждое слово, — и мне хотелось бы… нет, мне необходимо, чтобы вместе со мной туда поехали вы.
— Извините меня, — сказала в ответ Кассандра, поднимая руки вверх, — но мне кажется, что вы и сами не понимаете того, о чем сейчас говорите.
Профессор тяжело опустился на стул.
— А кто же поедет туда, если не я?.. И я знаю, что у меня будет больше шансов на успех, если со мной отправитесь вы.
— Даже если бы вы прихватили с собой подразделение видавшей виды морской пехоты, это мало бы на что повлияло, — терпеливо возразила мексиканка. — Бассейн реки Амазонки — огромный. Это все равно что бегать по всей Барселоне, — Кассандра театральным жестом развела руками, показывая, какая Барселона большая, — пытаясь найти оброненную контактную линзу.
— Я знаю, что это непросто, — спокойно кивнул ей в ответ профессор. — Именно поэтому мне и нужна помощь, вы ведь хорошо знаете сельву.
— Один момент, проф, — вмешался я. — Да, мы бывали в сельве, но отнюдь не в джунглях бассейна Амазонки. Насколько мне известно, по сравнению с ними джунгли Центральной Америки и Азии — обычные сады. Кроме того, Касси права: речь идет о непроходимой сельве площадью почти в шесть миллионов квадратных километров. Там может пропасть целая страна, и мы ее никогда не найдем…
— Я не говорил, что Валерия пропала, — перебил меня профессор. — Я сказал, что она, возможно, заблудилась и потеряла связь с внешним миром.
— А в чем разница?
— Разница в том, что ее еще можно найти. Мне известно то место, в котором она находилась месяц назад, и поэтому зона поиска значительно сокращается.
— Но ведь…
— Послушай, Улисс, я понимаю, что тебе это, по-видимому, кажется безумием. — Профессор, прервавшись, сделал глубокий вдох. — Мне и самому это кажется безумием. Но я хочу… нет, я должен отправиться на ее поиски.
Мы все трое в течение минуты — очень долгой минуты — молчали, размышляя над безумной затеей профессора. У меня при этом возникло странное ощущение, что я чего-то недопонимаю, что во всей этой игре в пазлы недостает какого-то одного кусочка.
Первой нарушила молчание Кассандра.
— Чего я не могу понять, — сказала она, пристально глядя на профессора, — так это вашего чувства ответственности по отношению к этой женщине. Если бы какой-нибудь мой бывший женишок исчез и, кроме того, не проявлял бы желания снова увидеть меня, то я… то я вряд ли поехала бы искать его аж на другой конец света.
— Очень рад это слышать… — пробурчал я себе под нос.
Мексиканка в ответ, даже не взглянув на меня, больно врезала мне ступней по голени.
— Ты, возможно, права, — закивал профессор, глядя куда-то в пустоту, — но дело в том, что эта женщина — самый важный для меня человек во всем мире. Валерия Реннер и я… в общем, она…
— Что? — нетерпеливо спросил я.
Профессор поднял взгляд и, с робким видом посмотрев на нас обоих, сказал:
— Она — моя дочь.
Мы с Кассандрой разинули рты от удивления. Нам даже в голову не приходило, что у профессора могли быть какие-то серьезные отношения с прекрасным полом, потому что всем было известно, что смысл жизни для него, преподавателя средневековой истории, заключался целиком и полностью в работе. А у него, оказывается, имелась дочь, о которой он никогда никому ничего не говорил… Это во всех отношениях казалось просто невероятным.
Прошло несколько минут, а я все еще сидел с вытаращенными от изумления глазами и не мог произнести ни одной членораздельной фразы. Для меня это было все равно как если бы моя матушка в один прекрасный день призналась мне, что моим отцом был эскимос.
— Но… но как такое возможно? — пробормотал я.
Профессор, видя, как сильно мы поражены его заявлением, слегка поморщился.
— Как будто ты сам не знаешь… — сказал он, пожимая плечами. — Тебе что, никогда не объясняли, откуда берутся дети?
— Не умничайте. Почему вы никогда не рассказывали нам о ней?
Профессор снова почесал затылок — он явно смутился еще больше, чем прежде.
— Я познакомился с Лореной Реннер, ее матерью, когда учился в университете, в конце 70-х годов, — сказал он, уставившись в потолок и вспоминая события, происходившие в его жизни три десятка лет назад. — Она была настоящей красавицей и отличалась большим умом, но вот характер у нее был весьма скверный, а потому университетские ловеласы ее сторонились и предпочитали ей более легкую «добычу». Однако как-то раз я близко познакомился с ней на каком-то университетском празднике. Мы много пили, нам было хорошо вдвоем, я предложил проводить ее домой… В общем, девять месяцев спустя родилась Валерия.
— Плод одной страстной ночи… — пробормотала Кассандра.
Профессор потупился и тяжело вздохнул.
— Да, что-то вроде того, — согласился он. — Но ее мать и бабушка с дедушкой посмотрели на это совсем под другим углом зрения и, как я ни настаивал, никогда не позволяли мне с ней видеться.
— Вы совсем не общались со своей собственной дочерью?! — ошеломленно воскликнула Кассандра.
— До тех пор, пока ей не исполнилось восемнадцать лет… — печально прошептал профессор. — Она восприняла меня как совершенно чужого человека. Как только Лорена забеременела, я сказал ей, что готов на ней жениться или по меньшей мере признать свое отцовство и тем самым возложить на себя ответственность за содержание ребенка. Однако Лорена отвергла эти мои предложения. Она сказала, что совершила ошибку и что не хочет совершить еще одну, уже более значительную… Она дала дочери свою собственную фамилию и сделала все возможное, чтобы та никогда ничего обо мне не узнала.
Профессор положил руки на стол и посмотрел на нас с Касси невидящим взглядом. Перед его мысленным взором, видимо, мелькали сцены из его прошлого.
— Мне очень жаль, проф, что с вами такое произошло, — сочувствующим голосом сказал я, кладя руку ему на плечо. — А когда вы последний раз ее видели?
— Валерию? Я видел дочь последний раз где-то пару лет назад… на похоронах ее матери.
Он запустил пальцы в карман своей рубашки и, достав оттуда фотографию, показал Кассандре.
— Мы сфотографировались на похоронах, — пояснил он. — Это единственная фотография, на которой мы запечатлены вместе.
— Она очень красивая, — сказала мексиканка, одобрительно кивая, — и глаза у нее такие же, как у вас.
Я, изнемогая от любопытства, протянул руку и взял у Кассандры фотографию. Слева на ней был запечатлен профессор в черном костюме и с черным галстуком, а справа — женщина лет тридцати, тоже одетая в черное. Она превосходила своего отца ростом сантиметров на десять и, как справедливо заметила Касси, была очень красивой: белая кожа с еле заметными веснушками, длинные прямые черные волосы, четко очерченное лицо, милый курносый носик. Челюсть у нее, правда, была широковатой, а скулы слишком сильно выступали вперед над уголками растянувшегося в грустной улыбке рта. Однако больше всего обращали на себя внимание ее прекрасные ярко-голубые глаза, смотрящие в сторону объектива пристальным взглядом.
— Она, конечно же, пошла в свою мать… — сказал я, возвращая фотографию.
Кассандра наклонилась к профессору и взяла его за руку.
— Я вам искренне сочувствую, профессор. Это очень печальная история.
Эдуардо Кастильо посмотрел на нас обоих слегка покрасневшими от выступивших слез глазами.
— Теперь вы понимаете, почему я просто обязан отправиться на ее поиски?
