Фасад был очень простым, как и интерьер, где единственным световым пятном был алтарь с ярким, расшитым в стиле майя убранством.
Для тех, кому подобные вещи небезразличны, отмечу, что в Северной Америке это самый старый собор, а крест над главным алтарем является вторым по величине в мире. Быть может, когда-то он был украшен золотом, но во время революции золото исчезло почти со всех церквей.
Когда люди начали входить, я поняла, что мои мысли заняты утренним разговором с доньей Франческой. Я помогала, как могла, на кухне, разнося подносы с кофе и выпечкой постояльцам, многие из которых из-за событий последних дней пребывали на грани истерики.
Франческа предложила мне сделать перерыв на кофе, и я с благодарностью приняла ее приглашение. Когда мы сели, попивая кофе с молоком, я заговорила с ней об Императрице.
— Вы удивительно терпеливы с ней, — начала я. — Ей нелегко угодить.
— Ну что ты, она — замечательная, — сказала донья Франческа.
Она замолчала на мгновение.
— У нее была трудная жизнь. Знаете, она ведь родилась в Англии. Я думала, что Хосефина — ее настоящее имя. Я понятия не имела о том, какая у нее фамилия. По некоторым ее рассказам я поняла, что ее семья была очень бедной, и она годами копила деньги, прежде чем смогла купить билет на корабль, идущий в Северную Америку. Конечно, она хотела попасть в Нью-Йорк. Как и все. Но билет до Мериды стоил дешевле. Кажется, она рассказывала, что прибыла на грузовом судне.
— Когда это было?
— Давно. Она говорила, что была очень молода. Наверно, в конце двадцатых годов.
— В те времена для молодой женщины это, наверно, считалось очень смелым поступком, — сказала я.
— Да, думаю, так оно и было. Но мне кажется, что она это сделала скорее из отчаяния, чем из храбрости. Она рассказала, что работала няней в богатой мексиканской семье. Иногда ей позволялось присоединяться к их гостям за обедом, и именно там она встретила любовь всей своей жизни.
Он был женат, и законный союз с любимым был для нее невозможен. Вскоре после их знакомства она забеременела, и четыре года он помогал ей и ее ребенку. И она, и ее возлюбленный души не чаяли в сыне. Для нее он был всем. И полагаю, для ее любовника тоже, судя по тому, что вскоре произошло. Однажды она вернулась из магазина и обнаружила, что ее сына нет дома. Женщина, которая присматривала за ним, оказалась запертой в чулане. Она не запомнила мужчин, которые забрали ребенка.
Однако Хосефина знала, кто это сделал. Она побежала к любовнику домой, но там никого не нашла. Ей сказали, что семья уехала за границу. Она обежала все доки в поисках корабля, отправляющегося в Европу, день и ночь ждала у дома, но сына она так и не увидела. Она осталась в Мериде, ожидая возвращения семьи и надеясь услышать хоть словечко о своем малыше или увидеть его. Заработать на жизнь она могла только тем, что умела делать. Прожив несколько лет в приличной семье, она приобрела безупречные манеры. Скорей всего, она не получила хорошего образования, но она читала книги из семейной библиотеки и быстро училась.
Она стала одной из тех, кого из вежливости называют куртизанками. Она всегда представлялась вдовой, и полагаю, что в каком-то смысле была права. Знаю, некоторые люди считают, что с ней нелегко. Мне всегда казалось, что ее поддерживает сильный характер.
У меня комок подкатил к горлу, когда Франческа рассказывала мне историю этой казавшейся мне смешной женщины, и теперь, вспоминая ее рассказ в церкви, я была готова расплакаться. Выросшая в аристократической семье, она на протяжении пятидесяти лет продолжала ждать сына, завоевывая сердца мужчин. В тот день нужно было заказать молитву и о донье Хосефине.
Когда над главным алтарем зажегся свет и началась служба, у меня появилось странное ощущение: какая-то дезориентация мыслей. Это не было простым головокружением. Я пыталась сконцентрироваться на словах проповеди и найти в них утешение, но не могла.
Священник говорил о Христе как о рыбаке, ловце человеков, и я вспомнила, что сегодня мулук, день, который в календаре майя ассоциируется с водой и рыбой. Вдруг мне показалось, что мрачные противоречия, сконцентрировавшиеся в этом городе, смешение западного мира с миром майя в этом соборе являются предтечей чего-то еще более страшного.
Мне вдруг очень захотелось в прохладное и темное место. Разум говорил мне, что все это — результат потрясений и переживаний последних дней, но голос разума не убеждал. Я чувствовала непреодолимое желание найти темный уголок, подальше от света. Поднявшись с места, я начала пробираться по рядам к выходу.
Слева от главного алтаря находилась маленькая часовня с резным изображением, называемым
Вцепившись в стену затененной стороны бокового придела собора, я приросла к месту от ужаса, когда увидела с зажженной свечой в руках и преклонившуюся в молитве перед Христом светловолосую женщину в черном платье, черных перчатках и черной мантилье. Какое-то мгновение я была уверена, что это была выздоровевшая донья Хосефина. Затем женщина поднялась и повернулась. Это была Шейла Страттон Гомес.
Увидев меня, она слабо улыбнулась. Ее глаза были красными от слез. Я подумала, как они с Хосефиной похожи: белые иностранки, одинокие, хотя и по очень разным причинам, и обе — каждая по- своему — стали жертвами безжалостных мужчин.
Она, должно быть, заметила мое потрясение, потому что быстро взяла меня за руку и повела к боковым местам. Когда мы сели, она тихонько открыла сумочку и жестом указала на содержимое. Я увидела только две вещи: платиновую[22] кредитку и небольшую серебряную фляжку.
Обернув фляжку носовым платком, она быстро сделала большой глоток, затем передала фляжку мне. Я пригубила. Это был сильно охлажденный мартини. Несмотря на шок, должна признать, мне это помогло.
Мы сидели рядом, она держала меня за руку на протяжении всей службы, а потом мы последовали за идущей за гробом процессией, возглавляемой Сантьяго в инвалидном кресле. Норберто и Алехандро несли гроб.
Выйдя из церкви, мы с Шейлой надели солнцезащитные очки и двинулись за процессией на кладбище. Кладбище в Мериде, как и все другие кладбища в Мексике, казалось гораздо ярче и несколько экстравагантным по сравнению с теми кладбищами, к которым я привыкла. Памятники были покрыты ярко- синей, коралловой, зеленой и белой краской, на многих виднелись изображения умерших, окруженные гирляндами цветов. Цветы тоже были необычны: лилии, гвоздики, розы и маргаритки, которые продавали женщины майя, стоя за небольшими прилавками под навесами на главной дороге к кладбищу. Сами памятники, от простых крестов до небольших часовен, словно свадебный торт, были украшены белым мрамором, подтверждая особое отношение мексиканцев к смерти.
Наша процессия, которая двигалась к семейному склепу дона Эрнана, где его должны были похоронить рядом с женой и предками, походила на праздничное шествие. Смущало только огромное количество полицейских, расставленных по периметру толпы. Один из полицейских, прячась за большой часовней, снимал на видеокамеру людей на кладбище.
Майор Мартинес также появился на кладбище, и я была уверена, что он все это время следит за мной. Хотя, возможно, все это мне нарисовало мое разыгравшееся воображение. Возможно, поразившее меня количество полиции на похоронах было нормой, идеальными условиями для прессы, освещающей событие. Но что же все-таки произошло и как скоро Мартинес задержит преступников, я не знала.
Когда церемония погребения была завершена, у входа на кладбище остановился лоснящийся черный лимузин с затемненными стеклами.
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила Шейла, взглядом указав на лимузин. — Я могла бы подвезти вас до гостиницы.
Я поблагодарила ее за любезность, сказала, что я останусь с Ортисами.
