заметила Эрни, пожилого джентльмена, неизменно присутствующего на любом аукционе в окрестностях, но на моей памяти еще ни разу ничего не купившего.
Один из участников аукциона, правда, выделялся из общих рядов. К тому же я его никогда прежде не видела — что само по себе еще ни о чем не говорило. Я и заметила-то его только потому, что он, казалось, чувствует себя как-то не в своей тарелке. Среднего роста, средней комплекции, смуглый, темноволосый. Манжеты и воротник у него слегка пообтрепались, костюм был чуть-чуть поношен. Ничего особенного, в любом другом месте все выглядело бы вполне нормально — но только не здесь. Держался он нервно и как- то даже воровато — руки не вынимал из карманов, глазами так и рыскал по залу и время от времени быстро облизывал губы. По дурацкой привычке награждать незнакомых мне людей кличками я тут же окрестила его Ящером.
Почему-то мне казалось, что к началу аукциона Ящер уйдет, но он не ушел. Более того, он явно и проверку прошел: у него имелась табличка под номером девять. Уселся он в нескольких рядах впереди меня, справа.
Зеркала и подсвечники Мод шли в списке третьим и четвертым пунктами, а бокалы — десятым. Первые несколько предметов ушли очень быстро, но у меня практически не оказалось конкурентов на желанные вещицы, и я получила их за вполне приемлемую сумму. Теперь оставалось ждать бокалов. Шарон Стил участия в торгах еще не принимала, так что я заключила, что и она поджидает того же. На счастье, она была довольно консервативным покупателем, так что, по моим прикидкам, у меня имелся вполне реальный шанс на победу.
Шарон выступала под восемнадцатым номером. Я под двадцать третьим. Когда дошло дело до бокалов, сперва поднялось довольно много табличек, однако к тому времени, как цена взлетела до двухсот тридцати долларов, остались только мы с ней. Аукционист метался между нами, пока мы не добрались до трехсот долларов — ставки Шарон. Предел Джина Ивса — но я все-таки подняла цену до трехсот десяти, надеясь, что на том все и закончится. Но номер не прошел. Похоже, Шарон тоже решила купить бокалы во что бы то ни стало. Я лихорадочно прикидывала, сколько готова потерять на сделке. Джин Ивс был отличным — нет, даже великолепным клиентом, а торговля в лавке последнее время шла вполне неплохо. Но и при таких раскладах богатство нам с Сарой все равно не светило.
Недаром же пословица говорит: кто медлит, тот и проигрывает.
Цена достигла четырехсот долларов, и я на несколько секунд струхнула. И тут — к нашему с Шарон обоюдному изумлению — кто-то из задних рядов поднял табличку с надбавкой до четырехсот пятидесяти и молоток с грохотом опустился.
— Продано номеру тридцать первому, — объявил аукционист.
Я сидела, глотая разочарование, когда за спиной вдруг раздался до боли знакомый дружелюбный голос:
— Думаю, Джину Ивсу эти бокалы понравятся. А ты как считаешь?
Клайв! Я вихрем развернулась. Бывший муж сидел прямо у меня за спиной, на губах его блуждала самодовольная улыбочка. Он был в крайне элегантном костюме, возможно, от Армани — помнится, я еще подумала, что Мойра наверняка бы знала, — в модных очках и стильно подстрижен.
— Какого черта ты это сделал? — прошипела я.
Он небрежно поглаживал усики. Когда-то жест этот очень мне нравился, теперь же — просто бесил.
— Что — это? — с самым невинным видом спросил Клайв. — Просто подумал, не купить ли мне бокальчики для Джина Ивса. Боялся, что Шарон их перехватит, вот и надбавил побольше.
— Да ты вовсе не о Джине Ивсе заботился! Ты сделал это по той же причине, по какой открыл магазин напротив моего, — прошипела я, болезненно осознавая, что соседи начинают на нас коситься. Но сдерживаться я уже не могла. — Ты сделал это назло! Но зачем? Я ведь оставила тебе половину денег за магазин. Да и у Селесты, как вижу, довольно средств, чтобы ты ни в чем себе не отказывал.
— Дорогая моя, но ведь дело не в деньгах. Мне всегда требовалась возможность творческого самовыражения.
— Ну да, конечно! Я тебе не дорогая!
Вскочив с места, я решительно зашагала к выходу, перешагивая через ноги сидящих. Глаза мне жгли слезы ярости, и я что есть сил старалась загнать их назад. Тем временем уже выставили очередной лот. Торги продолжались. У самого выхода я вдруг заметила, что кто-то прячется — действительно прячется, иного слова тут не подберешь, — за кадкой с пальмой. Вот странно! Я и представить не могла, что он тут делает. Номера у него не было, и выглядел он еще неуместнее Ящера: дерганный тип весь в черном, глаз не сводящий с того, что происходит в зале. Должно быть, проходя мимо его укрытия, я невольно отвлекла его от торгов. Он вдруг обернулся и пристально уставился на меня. Я чуть не вскрикнула. Глаза у него оказались жгучие, черные, глубоко посаженные, а руки с тыльной стороны заросли черными волосами. Сама не могу объяснить, почему, но его манера отставлять руки от тела, точно клешни, напомнила мне краба или даже черного паука, причем преядовитого. На несколько мгновений глаза наши встретились, а затем он снова отвернулся.
Невольно заинтригованная, я тоже остановилась взглянуть, что там происходит. Торги вновь оживились, два участника — Клайв и Ящер — ожесточенно сражались за очередной лот.
Предметом, вызвавшим такое оживление, оказалась коробка со всякими мелочами, невостребованная на таможне и потому выставленная на распродажу. Я успела мельком взглянуть на нее еще до начала аукциона, но особого внимания не обратила, а сейчас, торопясь уйти, не слышала описания. По моим смутным воспоминаниям, там было полно всякого хлама и, может, пара-другая интересных вещиц, хоть и ничего такого, что бы мне захотелось купить.
Но я знала, что именно там так привлекло Клайва: маленький резной ароматический флакончик из нефрита. Одной из страстей моего экс-супруга было коллекционирование и, если считать по десятибалльной шкале, ароматические флакончики удостоились бы примерно девяти с половиной баллов. Он собрал уже весьма внушительную коллекцию, которая в свое время гордо красовалась у нас в гостиной на полочке за стеклянным кофейным столиком. Иногда мне удавалось дарить Клайву новые экземпляры на Рождество или день рождения — и он всегда особенно радовался таким подаркам.
Тем временем страсти на аукционе накалялись. Ящер бросал на Клайва отчаянные взгляды, но всякий раз исправно набавлял цену, которая росла прямо с фантастической скоростью. Клайв подался вперед, а Ящер отирал пот со лба, до того ему хотелось заполучить эту коробку. Однако уже стало ясно, что у Клайва еще есть резервы, а у Ящера нет.
И вот, когда молоток аукциониста уже готов был опуститься, возвещая победу Клайва, мой торжествующий экс-супруг расслабился и, склонившись к хорошенькой молодой соседке, начал нашептывать ей что-то на ухо.
В этот-то миг меня и осенило. Я отплатила Клайву его же монетой. Вскинула табличку и, не успел он опомниться, вдруг оказалась гордой владелицей коробки со всяким хламом, которая стоила, к вящему моему ужасу, девятьсот девяносто долларов. Удивительно злобная выходка — не говоря уж о том, что опрометчивая, ребячья и даже глупая.
Как выяснилось позднее, худшей ошибки я в своей жизни еще не совершала.
2
— Клайв! Их перехватил Клайв! — вскричала Мойра. — Кошмар какой!
Мы сидели в маленьком офисе при магазине, созерцая эту разнесчастную коробку всякого хлама, которую я приобрела на аукционе. Дизель, рыжий разбойник, носивший гордый титул Официального Магазинного Кота, вспрыгнул на стол и сунулся носом в коробку. Порывшись там буквально пару секунд, он поднял голову, одарил меня презрительным взглядом и удалился по более интересным и плодотворным делам.
— Сама знаю, что глупо, — сказала я вслед удаляющемуся нахалу.
Миг чистой радости, что я испытала, перекупив нефритовый флакончик из-под носа у Клайва,
