Далее автор развивает эту тему: «врата, которые тебе даровали жизнь, могут также привести тебя и к смерти», а «изогнутая, обтянутая чулками ножка и «золотые лотосовые» ступни являются лопатой и заступом, которые мужчине готовят могилу». В соответствии с традицией каждый эротический роман должен был начинаться предупреждением, но в данном случае автор, вероятно, заявляет это вполне серьезно. Даже наиболее яркие эпизоды написаны бесстрастно; в «Цзинь Пин Мэй» не обнаруживается явной тенденции к непристойностям, которая характерна для порнографических романов минской поры. А в конце романа мы видим, как на распутного героя и Золотой Лотос, сладострастную женщину, помогавшую ему привести дом к упадку, сыплются несчастья. Симэнь Цин умирает, приняв слишком сильную дозу афродизиака, которым его потчует Золотой Лотос, а сама она гибнет от руки брата прежнего мужа, ею отравленного. Интрига построена очень тщательно, а действующие лица и среда обрисованы кратко, но с безупречной точностью, диалоги написаны рукой мастера, по правилам логики и с учетом особенностей каждого из многочисленных персонажей романа. Иными словами, это один из самых великих эротических романов в истории мировой литературы.
Мы не намереваемся пересказывать сюжет романа, ограничимся лишь некоторыми общими соображениями по поводу описанных в нем сексуальных отношений.
Прежде всего отметим, что в романе очень редко встречаются упоминания о патологии. Вне всяких сомнений, Симэнь Цин представлен как человек развратный, неуемные аппетиты которого не знают предела, его приятели по кутежам заслуживают немногим лучшего отзыва; но при этом садизм и всяческие его отголоски совершенно отсутствуют. Постоянно встречаются игривый разврат, раблезианскиий юмор, обман, но в основе их лежит стремление к разнообразию, а не извращенные инстинкты: это относится и к гомосексуальной связи Симэнь Цина с его слугой. Отсутствие признаков патологии тем более удивительно, что столь богатый и высокопоставленный человек, как Симэнь Цин, мог бы, без того, чтобы роман приобрел нереальность или неправдоподобие, вполне безнаказанно предаваться садистским увлечениям. Но подобные идеи автору были чужды, и причина заключается в том, что они не были типичны для его эпохи и его окружения. У этого человека был зоркий взгляд, и он не постеснялся продемонстрировать все прочие отклонения или аномалии, о которых был осведомлен. Что же касается извращений, встречающихся в этом романе, то часто упоминается фелляция пениса, что обозначается как «игра на флейте», но ни разу не упоминается куннилингус. Похоже, что последний практиковался преимущественно в даосских кругах. В то же время часто говорится об анальном совокуплении с женщиной. Одна из женщин (по имени Порфир в ЦПМ) даже прямо заявляла, что она предпочитает содомию, которая сопровождается мастурбацией, обычному половому акту. «Одну из игр Порфир любила больше всех прочих. Соединяясь с мужчиной в любовном объятии, она хотела, чтобы он срывал цветы сзади, в то время как она поглаживала свой потаенный цветок» (ЦПМ, 2, р. 149; похожее место ср. также в v. 2, р. 317). Далее говорится, что «он заставил женщину поднять руки и ноги, подобно лошади, и вторгся в задний цветок. Он совершил это бессчетное число раз, пока заднее отверстие не начало потрескивать. Она же, опустив руки, играла с цветочной тычинкой (т. е. с клитором)» (ЦПМ, 4, р. 82). Также и в других эротических и порнографических романах часто упоминается практика содомии применительно к женщинам (ср.: ЦПМ, 1: по указателю под словами «anal coitus» и pi. XIX; 3, U. 4). Как в прозе, так и в поэзии нередко воспевается женский зад, обычно сравниваемый с полной луной (минюэ). Когда в дотанских текстах упоминается полная луна, которая приближается к «цветущей ветви» или к «яшмовому дереву», то подразумевается именно такая практика. При династии Цин эти значения были забыты, но все же оставались достаточно понятны, употребляли, например, такие выражения, как хотин хуа («цветок в заднем садике») или ханьлинъ фэн («обычай академиков»). Западные авторы иногда объясняют подобную склонность особенностями теплого климата, который часто приводит к ослаблению вагинальных рефлексов, в результате чего обычный коитус часто утрачивает притягательность для мужчин. Насколько мне известно, в санскритской литературе не встречается упоминаний о подобной практике; впрочем, то же самое можно сказать и о классической греческой литературе; но ее знали в Древнем Риме[178] Оставим решение этого вопроса сексологам.
«Цзинь Пин Мэй» сообщает нам и о других аспектах сексуальных удовольствий, например, о сексуальных приспособлениях, о жестокости, проявляемой женщинами по отношению к другим женщинам, о лесбиянстве и т. п. Обо всем этом уже говорилось в предыдущих главах.
Продолжение «Цзинь Пин Мэй», озаглавленное «Гэ лянь хуа ин» («Тени цветов на ширме»), принадлежит кисти другого автора. Хотя этот роман появился позже, в нем описываются обычаи и нравы эпохи Мин. Здесь присутствуют все главные герои «Цзинь Пин Мэй»: главная добродетельная жена Симэнь Цина, а вместе с ней и прочие достойные члены в ее окружении получают воздаяние; мерзкие персонажи несут наказание. В литературном отношении «Гэ лянь хуа ин» уступает «Цзинь Пин Мэй», но все же представляет собой весьма увлекательное чтение[179].
При этом читатель должен постоянно помнить о том, что в романе описывается окружение бескультурного парвеню; герои принадлежат к тому сословию, которое приобрело власть в последние годы существования династии Мин. Симэнь Цин достаточно образован, чтобы разбираться в бумагах, имеющих отношение к его бизнесу; прочесть же без посторонней помощи официальное послание он уже не может. Ни он, ни его приятели не обладают ни малейшими познаниями в области литературы, искусства или прочих занятиях интеллектуалов; это же отличает и их женщин. Когда автору хочется сообщить нам о том, что происходит между двумя полами, он делает упор исключительно на плотской любви. По отношению к двум женщинам Симэнь Цин проявляет нежность ловеласа; что же касается глубокой страсти, которой сопровождается духовная любовь, то она отсутствует в романе.
Чтобы составить полное представление о сексуальных отношениях в эту эпоху, читателю нужно обратиться и к такому произведению, как «Иньмэйань июй» («Воспоминания об Обители в тени сливы»), доступному в хорошем английском переводе.[180] Это заслуживающее доверия биографическое повествование, которое Мао Сян (1611–1693) оставил после смерти своей любимой наложницы Дун Сяо-вань, с которой они вместе пережили бурный период смены династий. Эта книга является не только волнующим повествованием о их любви, но и реалистической хроникой видной семьи, подверженной смутам того времени.
Когда Мао Сян ее повстречал, он считался светочем в среде писателей и утонченных художников, все признавали в нем человека достойного и образованного. Дун Сяо-вань была куртизанкой из Циньхуай, квартала публичных домов в Нанкине, и слыла красавицей с одухотворенной натурой. Она вскружила голову элегантному молодому ученому, но он был женат и счастлив, а она зависела от влиятельного покровителя. Ему потребовался целый год, чтобы завершить все предварительные формальности и ввести ее к себе в дом как наложницу. В его времена завести новую наложницу было не так просто, как для героев «Цзинь Пин Мэй»: Симэнь Цин находил певичку себе по вкусу, оплачивал ее долги, после чего велел ей упаковывать вещи и следовать за ним. Вот как рисует Мао Сян прибытие наложницы в дом:
