Я вздрогнула.
Он поднял глаза, не отрывая лица от моей руки.
– Я тебе сделал больно, принцесса?
Я покачала головой, не уверенная, что владею голосом.
Он снова склонился к ране. Дважды лизнул ее по всей длине, очень медленно, потом язык его скользнул в рану. Боль была острой, немедленной, и я приглушенно зашипела.
Он на этот раз не отодвинулся, но теснее прижал рот к моей коже. Глаза его закрылись, а язык проникал в рану, острые уколы боли напоминали удары тока. И с каждым таким уколом у меня нижнюю часть тела сводило, потом отпускало. Как будто нервы, которых он касался, соединялись с другими частями тела, никакого отношения к руке не имеющими.
Он начал вылизывать рану длинными медленными движениями. Глаза его все еще были закрыты, и на таком близком расстоянии я видела черные ресницы, черные на черном фоне щек. Боль уже почти исчезла, осталось только ощущение скользящего языка. Ощущение рта на коже заставило сильнее биться сердце, перехватило дыхание. Серьги Дойла ловили свет, отражали, будто края его ушей серебрились. У раны стало скапливаться тепло, и это было по ощущениям похоже на исцеление наложением рук. То же самое растущее тепло, дрожащая на коже и внутри нее энергия.
Дойл оторвался от моей руки, полузакрыв глаза, полураскрыв губы. Он будто пробуждался от сна или будто его прервали в более интимном процессе. Почти неохотно он отпустил мою руку.
Голос его прозвучал медленно и хрипло:
– Я давно уже этого не делал. И забыл, какое от этого ощущение.
Я согнула руку, чтобы посмотреть на рану, и раны не было. Я потрогала кожу пальцами. Она была гладкой, нетронутой, все еще влажной от языка Дойла, все еще теплая на ощупь, будто магия на ней держалась.
– Великолепно, даже шрама не осталось.
– Ты удивлена?
– Скорее приятно поражена.
Он слегка поклонился, все еще сидя на кровати.
– Безмерно рад был послужить моей принцессе.
– Я забыла положить подушки.
Я встала и пошла к шкафу, но он взял меня за руку.
– У тебя идет кровь.
Я посмотрела на руку – она была все так же цела.
– Из ноги, принцесса.
Я посмотрела вниз – по правой ноге сочилась струйка крови.
– А, черт!
– Ложись на кровать и позволь мне посмотреть на рану.
Все еще держа меня за руку, он сделал попытку притянуть меня на кровать.
Я уперлась, и он меня отпустил.
– Она не должна была бы уже кровоточить, принцесса Мередит. Дай мне вылечить ее, как я вылечил тебе руку.
– Она очень высоко на бедре, Дойл.
– Ведьма пыталась проколоть тебе бедренную артерию.
– Я вынужден настаивать на том, чтобы увидеть рану, принцесса. Это слишком опасный участок, чтобы оставить ее без внимания.
– Она очень высоко на бедре, – повторила я.
– Я это понял, – ответил он. – Теперь, пожалуйста, ляг и дай мне посмотреть на рану.
– У меня ничего не надето под рубашкой, – сказала я.
– А! – произнес он. Эмоции сменились на его лице так быстро, что я не успела их прочитать – будто облака по полю в ветреный день. Наконец он сказал: – Может быть, ты могла бы что-нибудь надеть, и тогда я осмотрел бы твою рану.
– Хорошая мысль, – согласилась я и открыла ящичек, где лежали мои невыразимые. Трусы, как и спальные гарнитуры, состояли из шелка, атласа и кружев. Наконец я выбрала пару черного атласа без кружев, без оборочек, без окошечек. Самое консервативное, что у меня есть.
Я оглянулась на Дойла. Он, не ожидая просьбы, повернулся ко мне спиной. Я натянула трусики, поправила рубашку и сказала:
– Можешь обернуться.
Он обернулся с очень серьезным лицом.
– Большинство придворных дам не стали бы меня предупреждать. Некоторые – чтобы поддразнить, другие – потому что это просто не пришло бы им в голову. Нагота при Дворах – обычное явление. Как тебе
