Он втянул меня в машину, и мы оба засмеялись. Хорошо вернуться домой.
Глава 21
Кожа обивки вздохнула почти по-человечески, когда я устроилась на сиденье. Панель черного стекла закрывала нам вид на Баринтуса. Будто в черной космической капсуле. Напротив нас в маленькой нише стояло серебряное ведерко. Два хрустальных бокала, поставленные в углубления для устойчивости, ждали, чтобы их наполнили. За вином находился подносик с крекерами и чем-то, с виду похожим на икру.
– Это твоя работа? – спросила я.
Гален покачал головой:
– Даже жаль, что не моя, хотя я бы знал, что икру ставить не надо. У тебя плебейские вкусы.
– Ты ее тоже не любишь.
– Так и я тоже плебей.
– Ну уж нет, – не согласилась я.
Он обласкал меня улыбкой, согревшей с головы до ног. Потом улыбка погасла.
– Я заглянул назад, когда мы отъезжали. – Он пожал плечами в ответ на мой взгляд. – Я согласен, что королева ведет себя странно, и хотел удостовериться, что за этим черным стеклом нет сюрпризов.
– И?..
Он взял бутылку:
– И вот этого там не было.
– Точно не было? – спросила я.
Он кивнул и отодвинул салфетку, чтобы прочесть этикетку на вине. Прочел и тихо присвистнул.
– Это из ее личного запаса. – Гален показал бутылку мне осторожно, потому что вино было открыто, чтобы дышало. – Как тебе мысль попробовать тысячелетнего бургундского?
Я покачала головой:
– Я не буду есть или пить ничего, что этот автомобиль мог нам подложить. Нет, спасибо, – похлопала я машину по обивке. – Не хочу никого обидеть.
– Это может быть дар королевы, – сказал Гален.
– Тем более есть смысл его не пить, – ответила я. – Хотя бы пока не разберусь, что происходит.
Гачен посмотрел на меня, кивнул и поставил вино обратно в ведерко.
– Трезвая мысль.
Мы устроились на кожаных сиденьях. Молчание казалось тяжелее, чем должно быть, – будто кто-то слушает. Я готова была поверить, что слушает сам автомобиль.
Черная Карета – один из предметов у фей, имеющий свою энергию, свою жизнь. Он не был, насколько нам известно, создан кем-то из известных нам фейри или древних богов. Просто он существовал столько, сколько помнил себя каждый из нас. Шесть тысяч лет и далее. Конечно, тогда это был черный фаэтон с упряжкой вороных коней. Это не были кони сидхе, они вообще будто не существовали до наступления темноты. А тогда они возникали сгустками черноты с пустыми глазницами, которые наполняло лепрозное пламя, когда их запрягали в фаэтон.
И он был каретой – каретой с четверней, – когда я его увидела. Однажды – никто не помнит точного дня – фаэтон исчез, и появилась карета. Только лошади остались теми же. Карета сменила облик, когда фаэтоны вышли из употребления. Модернизировалась.
Потом в одну ночь, тому еще двадцати лет не минуло, Черная Карета исчезла, и появился этот лимузин. Лошади не вернулись, но я видела, что у этой штуки вместо двигателя под капотом. Клянусь, оно горит тем же болезненным огнем, что светился в глазах коней. Бензина эта машина не потребляет. На чем она ездит, я понятия не имею, но знаю, что этот фаэтон, или карета, или машина иногда сам по себе исчезает. Уезжает куда-то в ночь по собственным делам. Черная Карета была вестником смерти, предупреждением о неотвратимой угрозе. Сейчас начинали ходить легенды о зловещем черном автомобиле. Он стоит возле чьего-нибудь дома с включенным мотором, и зеленый огонь пляшет по нему, а потом на обитателя дома обрушивается рок. Так что вы уж простите меня, если я чуть нервничала в таких удобнейших кожаных креслах.
Я посмотрела на Галена, протянула к нему руку. Он улыбнулся и обхватил ее пальцами.
– Скучал без тебя.
– Я тоже.
Он поднес мою руку к губам и нежно поцеловал. Потом притянул меня к себе, и я не сопротивлялась. Перелезла по кожаному сиденью в кольцо его рук. Я любила ощущение его рук на своих плечах, любила завернуться в его тело. Голову я положила на чудесную мягкость его свитера, на твердую выпуклость груди под ним, и слышала ровный стук его сердца, как больших часов.
Вздохнув, я устроилась поудобнее, переплетя с ним ноги.
– Ты всегда меня баюкал лучше, чем кто угодно другой.
– Да, я такой. Большой приятный плюшевый мишка.
Что-то в его голосе заставило меня поднять глаза.
– Что такое, Гален?
– Ты мне не сказала, что уезжаешь.
