— Да, дорогая, вы же знаете, как я метеозависима. Да. Да. И вам тоже всех благ. Ну, все, ко мне пришли.
Из-за стеллажей появилась, затягиваясь сигаретой, сильно пожилая, пожалуй, даже старая дама, массивная, с окрашенными в угольно-черный цвет волосами.
— Вижу, это вы новый библиотекарь, — заговорила она. — Судя по тому, как оглядываете нашу библиотеку. Вас ведь зовут Артур? Башмачкин, кажется? А меня — Октябрина Спартаковна. Вот, вскоре ухожу на покой, передам это все вам. Хотя для меня пенсия — будто репетиция смерти. Ах, не спорьте! — махнула она рукой, хотя Артур ни о чем спорить не собирался.
Пальцы этой руки были полностью унизаны разноцветными перстнями, только мизинец оставался свободным. Судя по нарядам и манерам, Октябрина Спартаковна не желала признавать себя старухой.
На шее у нее висели крупные янтарные бусы, бархатное ожерелье с какой-то геммой. На гемме — портрет неизвестной женщины. Вообще, висело много всего сложного.
Артур все оглядывался. Стену за Октябриной украшал раскрытый веер, рядом с ним — портреты Пушкина и, кажется, Щепкина. На библиотечной стойке лежала большая толстая и потертая книга. На ней написано одно слово 'Грим'. Было непонятно, зачем здесь сказки, потом дошло, что это не книга немецких братьев, а пособие для гримеров.
— Наше руководство давно требует завести электронную картотеку, стыдит меня за наши картонные карточки, но я даже не знаю, где компьютер включается. Вы молодой, современный, а я на этот компьютер смотрю, как этот… Неандерталец, — Октябрина говорила, не останавливаясь и затягиваясь сигаретой между фразами. Дым толчками вылетал у нее изо рта вместе с каждым словом.
На ближнем стеллаже плотно, один к одному, стояли тома собраний сочинений. Выцветшие на солнце и теперь все почти одинакового цвета.
Среди них Артур увидел своего обожаемого Мопассана. Любимое 'огоньковское' издание в двенадцати томах. Как будто встретил старого знакомого.
'Сладкий для меня запах книг'.
— А я тут до вас беседовала с приятельницей из костюмерной. Мы задумываем новое платье для меня, — уже откровенничала старуха. — Стараюсь следить за собой, не распускаться. Диету вот подбираю.
— Что-то писклявое от моды? Вы, я вижу, стремитесь к балетным формам, — решился сыронизировать Артур. — К пенсии?
Октябрина басовито хохотнула, якобы удивленная наивностью новичка, принявшую ее за столь молодую, только входящую в пенсионный возраст особу.
— Нет, я давно на пенсии, но вот работаю.
День продолжался, но Артур так и не понял, чем он будет здесь заниматься. Пока только приходилось отвечать на бесконечные расспросы Октябрины. Та тянула из него рассказы о его жизни, признания о нем, о родственниках, о том, что он ест, чем и от чего лечится, с кем 'встречается', как она выразилась. Тянула и тянула, будто пряха нитку из мотка шерсти, и нитка становилась все длиннее и длиннее.
— Какой профессией вы обладаете? — спрашивала она.
— Я вроде старателя, ловца жемчуга. Только жемчуга нет в наших краях. Грибы — мой жемчуг, грибник — моя профессия. Вольный грибник… еще недавно был.
— И что, есть доход?
— Мне платит дань мой грибной народ. Племена вешенок, рыжиков и моховиков. Я, вообще-то, из знатной семьи. Дед у меня был главный сварщик очень большого завода. И родители тоже не из последних.
Октябрина иронии Артура не замечала, все расспрашивала, сколько у него жен, сколько детей, платит ли он алименты. Тот уже выдумывал, как мог. Придумал целый воображаемый виртуальный мир, в котором действовал другой улучшенный Артур.
— Женат был три с половиной раза. В ЗАГСе уже не расписывают, вообще, больше пускать не хотят… Ну, обо мне неинтересно, — пытался он прервать допрос. — А как у вас дела?..
— Как так неинтересно!.. — немедленно пресекла Октябрина его наивную уловку. Настойчиво и въедливо расспрашивала об Артуровом настоящем и прошлом:
— А старый этот Илья был?
— Да немолодой. Все говорил, я точно знаю, когда у меня старость наступила. В сорок шесть лет. Вместе с инфарктом. Ему физически напрягаться нельзя было, а он напрягался, еще как… Работы много — у нас в кооперативе обширная грибная плантация. Ну, как плантация…
Октябрине почему-то необходимо было знать, что у них был за кооператив.
— Это деда идея, — все не умолкал, вынужден был продолжать Артур. — 'Микориза' — так мы наш кооператив назвали. Никто этого названия запомнить не может. Микориза — это…
Микориза Октябрину не заинтересовала.
— Ну а, ну а?.. — с жадностью все расспрашивала она дальше.
— Ну а я остался в родовом жилье, в одной комнате, в коммуналке. Там, где всю жизнь и прожил. Зато теперь соседом будет лучший друг детства. В этой коммуналке мы все время друг к другу бегали. Один раз как-то приходит он, — вспомнил Артур, — а у нас на подоконнике жгучий перец в горшке рос. Стручки такие красивые, красные, будто лакированные. Я выходил куда-то и специально ему сказал: только не кусай их, не ешь! Этот перец маленький, он еще вырастет. И только вышел в коридор, слышу крик дикий. Укусил! — Артур умолк, задумался, ностальгически улыбаясь.
Но Октябрина молчать не давала. Потом она особо заинтересовалась замужеством Артуровой матери. Для Октябрины даже понадобился словесный портрет Пьера-Альфонса, и тот, что пытался создать Артур, казался ей недостаточно подробным.
Наконец, наступил перерыв на обед. Несмотря на диеты, к обеду Октябрина относилась серьезно. Артур, наконец, смог вырваться.
В театре нашелся буфет. Непонятно, почему он так назывался — оказалось, что это большое помещение с множеством столов, похожее на спортзал в школе, где Артур учился когда-то.
Потом он стоял в коридоре, смотрел в окно, на хоздвор театра. Кто-то учинил там какие-то насаждения. Сейчас это были только кучи земли и торфа, присыпанные свежими опилками, наверное, из декорационной мастерской. Оттуда торчали прутики, палки и проволока. Пока все выглядело жалко. Вплотную к забору стоял большой сарай из гофрированного железа — тоже что-то хозяйственное. В глубине двора — большая солидная котельная с трубой. Неужели здесь до сих пор топят углем? Рядом с ней беседка-курилка с кабельной катушкой, вкопанной в землю в качестве стола. За оградой театра видна круглая площадь. Посреди нее на пьедестале сидел какой-то зеленый мужик, вокруг него кружились машины.
Вот это теперь его жизнь.
'Я с юных лет люблю балет, — задумчиво напевал Артур, возвращаясь в библиотеку. — Любой мне танец удавался…'
Остаток обеденного перерыва он просидел у своего теперь стола перед компьютером. Выдвинув ящик, любовался, лежащим там, наганом.
На расстоянии ощущалась заложенная в него сила. Стершиеся щечки на ручке из какой-то древней пластмассы. Как она называлась — карболит? Звездочка, выдавленная под ручкой, с остатками краски в этом углублении. Когда-то и кому-то этот наган хорошо послужил.
Подумал, что покойный Илья немедленно стал бы его разбирать. Изучать. Объяснять, зачем в нем каждая железка.
Появившаяся Октябрина теперь за барьером смотрела телевизор, передачу 'Ретрогеи. Великие геи прошлого'.
— Вам, Артур, надо брать пример с геев.
— Вот как!?
— Они так хорошо одеваются. У меня много знакомых геев, я много о них знаю.
— Ну, вот из кризиса выйдем, — пробормотал Артур. Удивляло, что в библиотеку до сих пор никто не приходил.
Потом пошел фильм о вымерших доисторических животных. Показывали созданных путем каких-то
