— Попробуй-ка сплавить отсюда побольше тех, кто нам не нужен.
— Будет сделано, сарж, — ответил подчиненный и пошел разговаривать со всеми бравыми полисменами разных отделов и подчинений.
— Сарж, — повторила я. — Я знала, что Дольфа наконец-то сделали лейтенантом, а про тебя не слыхала.
Он пожал плечами, пригладил растрепанные кудри. Кэти вскоре заставит его постричься.
— Когда Дольфа двинули вверх, нам понадобился второй погоняла, и дернули меня.
— Уже обмыли?
Он поправил очки в металлической оправе, хотя они и так хорошо сидели.
— Ага.
Будь я мужчиной, я бы сменила тему, но девушке можно простить любопытство.
— Обмывать лейтенантство Дольфа меня позвали, а твое повышение — нет?
— Анита, мне Мика нравится, а Дольф... он не ожидал, что ты приведешь Мику. И вряд ли ему бы понравилось, когда он увидел бы его у меня.
— Он никак не может смириться с фактом, что из мужчин я предпочитаю оборотней.
Зебровски пожал плечами.
— Кэти мне строго приказала при первой же встрече пригласить тебя и Мику на обед. Что я и делаю. Когда ты сможешь?
В какой-то момент следует перестать напирать. Я не стала спрашивать, действительно ли Кэти сказала это Зебровски — наверное, да, — но как бы там ни было, он предлагал трубку мира, а я готова была ее принять.
— Я спрошу Мику, какие у нас планы на ближайшее будущее.
Его глаза бросили взгляд на Джейсона, и лицо расплылось в ухмылке. Она была так похожа на Джейсонову, что я невольно задумалась, каким был Зебровски в колледже, когда познакомился с Кэти.
— Если, конечно, ты снова мужика не сменила?
— Нет, — ответила я. — Джейсон просто мой друг.
— Как сильно ранит это слово «друг»! — произнес Джейсон, свободной рукой хватаясь за сердце, а другой все еще поддерживая меня. — Как глубоко!
— Ага. Я сам много лет пытаюсь залезть ей под юбку. До нее просто не доходит.
— Вы мне будете рассказывать! — закатил глаза Джейсон.
— Заткнитесь оба немедленно, — попросила я.
Они оба заржали, и так похоже, что даже как-то не по себе стало.
— Я знаю, что у тебя есть право сделать его помощником, но я также знаю, кто такой мистер Шулайер и где его основное место жительства. — Зебровски наклонился к нам, чтобы больше никто не услышал. — Дольф меня убьет, если я допущу его к осмотру места преступления.
— Ты меня подхвати, если я буду терять сознание, и тогда я могу его оставить здесь.
— Терять сознание, — повторил Зебровски. — Ты шутишь?
— Хотела бы я, чтобы это была шутка.
Я уже держалась за руку Джейсона двумя руками, стараясь не шататься на своих каблуках.
— Дольф говорил, будто ты ему сказала, что больна. Он знает, насколько больна?
— Похоже, ему наплевать. Просто велел мне тащить свой труп сюда.
Зебровски помрачнел:
— Если он знал, что тебя так шатает, он бы не настаивал.
— Приятно так думать.
Я чувствовала, как кровь отливает у меня от лица. Мне надо было сесть, и побыстрее, — хотя бы на пару минут.
— Я бы спросил, не простуда ли у тебя, но вижу повязку на шее. Чья работа?
— Вампира, — ответила я.
— Хочешь заявить о преступлении?
— Вопрос улажен.
— Ты его прикончила?
Я глянула на него через темные стекла очков:
— Зебровски, мне действительно надо на несколько минут присесть, и ты знаешь, что я бы не просила, не будь это необходимо.
Он предложил мне руку.
— Я тебя проведу, но Шулайеру нельзя. — Он глянул на Джейсона. — Извини, друг.
Джейсон пожал плечами:
— Ничего страшного, я вполне могу себя занять.
— Веди себя прилично, — сказала я.
Он осклабился:
— Разве я не всегда себя веду прилично?
Я бы осталась и добилась от него обещания вести себя очень прилично, но у меня сил хватало только дойти до дома и сесть, пока ноги еще хоть как-то держали. И я оставила полицейских и работников «скорой» на милость Джейсона. Ничего плохого он не сделает, но достать может всех.
Я споткнулась на ступенях, ведущих на крылечко. Не подхвати меня Зебровски, я бы упала.
— Анита, черт побери, тебе надо было остаться в постели!
— Вот это я и говорила Дольфу.
Он провел меня в дверь и нашел в коридоре стульчик с прямой спинкой.
— Я скажу Дольфу, насколько тебе плохо, и пусть этот мальчик отвезет тебя домой.
— Нет, — ответила я, припадая лбом к коленям, пока мир вокруг переставал вертеться.
— Блин, Анита, ты еще упрямее, чем он. Дольф не принимает «нет» как ответ, и потому ты вытаскиваешь свои кости из койки и валишь сюда. Я тебя отпускаю, за что мне как следует влетит от Дольфа, но ты — не-е-ет, ты должна показать Дольфу, что ты еще упрямее его и круче бараньего лба. Хочешь хлопнуться в обморок у него на руках? Вот тогда он узнает!
— Зебровски, заткнись.
— Ладно, ты посиди здесь еще пару минут. Я вернусь, посмотрю, как ты, и отведу тебя на осмотр места преступления. Но все равно ты дура.
Я ответила, не поднимая лица от колен:
— Если бы Дольф был болен, он бы все равно был здесь.
— Это не доказывает, что ты права. Доказывает только, что вы оба дураки.
С этими словами он ушел в глубь дома. И хорошо, что ушел, потому что оспорить его утверждение мне было бы очень трудно.
Глава 18
Как только Зебровски ввел меня в комнату, я подумала: «На фоне стены летает человек». Он будто парил в воздухе. Я знала, что так не может быть, но на миг мой разум, мои глаза попытались увидеть именно это. Потом я заметила темные полосы засохшей крови. Как будто в него стреляли, и не раз, и потом шла кровь, но ведь не пули его пригвоздили к стене.
Странно, но голова не кружилась, не тошнило — вообще ничего. Была только легкость и отстраненность и какая-то твердость, которой несколько часов уже не было. Я продолжала идти к человеку на стене. Рука Зебровски соскользнула с моей, и я ровным шагом на высоких каблуках пошла по ковру.
Я уже оказалась почти под телом, когда глаза смогли разобраться в картине, и даже тогда мне бы надо было спросить у кого-нибудь, разбирающегося в строительных инструментах, права ли я.
Было так, будто кто-то взял дюбельный пистолет — промышленных размеров пистолет — и прибил этого человека к стене. Его плечи были примерно на высоте восьми футов от пола, так что либо убийцы взяли лестницу, либо были где-то семи футов ростом.
Темные пятна имелись на обеих ладонях, запястьях, сразу над локтями, на плечах, на ключицах, на икрах под коленями и над лодыжками, и на каждой ступне. Ноги расставлены, не сколоты вместе. Это не была попытка изобразить распятие. Если уж затратить столько трудов, почти что странно было бы не повторить столь давнюю трагедию. И сам этот факт показался мне странным.
