— Я не твоя ma petite.
— Будешь ею.
И ее глаза медленно растаяли, пока лишь запах роз не остался напоминанием, что этот раунд мы выиграли, но будут еще другие. Воспоминания Жан-Клода слишком хорошо знали Белль, чтобы думать иначе. Она никогда не оставляет задуманного, если решает овладеть кем-то или чем-то. Белль Морт решила, что я буду принадлежать ей. Жан-Клод не мог вспомнить, чтобы она хоть раз в подобном случае передумала. Это нечестно: разве не прерогатива леди — передумывать? Хотя, конечно, Белль не совсем леди.
Она — двухтысячелетний вампир, а за ними не водится склонности менять намерения, привычки или цели. В прошлый раз, когда один мастер вампиров прибыл в город и хотел отнять меня у Жан-Клода, для меня это кончилось недельной комой, Ричарду порвали горло, а Жан-Клод чуть не погиб по-настоящему. Все время вампиры стараются либо убить меня, либо завладеть мной. Видит Бог, не нужна мне такая популярность.
Глава 29
Натэниел достал запасной крест из «бардачка». Я всегда вожу с собой запасные кресты, как запасные патроны: если при охоте на вампира у тебя кончится то или другое, ничего хорошего не будет. Исключительно тупостью можно было объяснить, что я повесила кресты в «Цирке проклятых», но не на себя. Бывают дни, когда я действительно туго соображаю.
Я снова сидела на переднем сиденье, но меня трясло. Нет, это не совсем то слово. Руки дрожали мелкой дрожью, мелкие мышцы тела подергивались не в такт. Мне было холодно, а ведь стоял один из прекрасных осенних дней яркий, светлый и в то же время мягкий. Мы ехали под умытым синим небом, под солнцем, а я мерзла — тем холодом, от которого не спасет никакое количество одеял.
Натэниел свернулся у меня на коленях, как живое одеяло, втиснулся между моими ногами и полом. Я было поворчала, насколько это опасно, но не слишком жаловалась. Столько времени я провела только что в шоке, что надо было это подлечить. Деревья вдоль сорок четвертого шоссе расступались иногда, открывая дома, а иногда — бывшие школы, переоборудованные в жилые дома, церкви, здания непонятного назначения, но старые, усталые от жизни. Ладно, последняя характеристика, быть может, относится только ко мне.
Я гладила Натэниела по голове, гладила и гладила теплый шелк его волос. Эта голова лежала у меня на коленях, руки обнимали за талию, тело втиснулось между моих ног. Иногда Натэниел наводит меня на мысли о сексе, но иногда, как сейчас, только об утешении. О близости. Обычно с людьми так не получается, потому что они думают о сексе. Вот почему, мне кажется, так распространены собаки. Пса можно тискать сколько захочешь, и он не станет думать о сексе или вламываться в твое личное пространство, разве что когда ты ешь. И не станет ломиться в твою жизнь ради объедков, если его не приучили к этому. Но это же собака, а не личность в меховом костюме. Сейчас мне нужен был домашний зверь, а не личность. Натэниел умел быть и тем, и другим. Неловко признавать, но это так.
Джейсон вел машину, Калеб сидел одиноко на заднем сиденье. Все молчали. Я так думаю, никто не знал, что говорить. Я хотела, чтобы Жан-Клод проснулся. Хотела рассказать ему, что сделала Белль. И рассказать, что есть и помимо четвертой метки способ не дать ей сделать чего-нибудь еще. Четвертая метка сделает меня нестареющей и бессмертной — пока жив Жан-Клод. Теоретически он может жить вечно, и я с четвертой меткой тоже смогу. Так почему же я от нее до сих пор отказываюсь? Прежде всего это меня пугает. Будучи христианкой, я не могу сказать, как я отношусь к идее жить вечно. То есть как же Бог, и небо, и суд? Что это будет значить теологически? А на более бытовом уровне: насколько это привяжет меня к Жан-Клоду? Он уже и без того может вторгаться в мои сны, так что же будет, если я сделаю последний шаг? Или отказ от последней метки — это еще один способ не отдавать себя никому до конца? Может быть. Но если единственный способ не дать Белль мною овладеть — это отдать себя Жан- Клоду, я знаю, что я выберу. Интересно, если я сейчас позвоню своему священнику, сможет ли он объяснить мне теологические последствия четвертой метки сегодня до темноты? Отец Майк уже много лет отвечает мне на столь же дикие вопросы.
— Анита! — позвал Джейсон, и в голосе его слышалась некоторая тревога.
Я обернулась к нему и поняла, что он уже некоторое время пытается привлечь мое внимание.
— Извини, задумалась.
— Кажется, у нас хвост.
Я подняла брови:
— То есть?
— Когда я чуть не столкнулся с четырьмя машинами, чтобы коснуться тебя, я увидел машину в зеркале. Она была близко, почти вплотную за нами. И чуть не стукнула нас, когда я ударил по тормозам.
— Ну, мы же в густом потоке, сегодня многие едут вплотную.
— Ага. Но все остальные, которые были близко, уехали побыстрее, как только я остановился. А эта машина все еще за нами.
Я глянула в боковое зеркало и заметила темно-синий джип.
— Ты уверен, что это та же машина?
— Номер я не запомнил, но та же модель, тот же цвет, и там двое мужчин, один блондин в очках, другой брюнет.
Я рассмотрела джип, следующий за нашим. Двое мужчин, темный и светлый, — вполне может быть случайность. Конечно, может быть, и не случайность.
— Будем исходить из того, что они за нами следят.
— И что? — спросил Джейсон. — Я отрываюсь?
— Нет, — ответила я. — Срезай через все полосы и уходи на первый выход, который не ведет к «Цирку». Не хочу приводить их к Жан-Клоду.
— Почти каждый монстр в этом городе знает, что логово Мастера города — под «Цирком проклятых», — сказал Джейсон, но перестроился в другой ряд, приближаясь к полосе съезда.
— Но те ребята за нами не знают, что мы направляемся туда.
Он пожал плечами и сменил еще две полосы, готовясь съезжать. Синий джип подождал за две машины от нас, пока мы действительно съедем, чтобы съехать вслед за нами. Если бы мы не следили или если бы между нами была машина выше джипа, мы бы не заметили, как они съезжают. Но мы следили, и машины не было, и мы заметили.
— Блин, — сказала я, но мне стало теплее. Ничто так не приводит человека в себя, как активные действия.
— Кто эти люди? — высказал вслух Джейсон то, что меня интересовало.
Калеб оглянулся:
— И чего кому-то за нами ехать?
— Репортеры? — предположил Джейсон.
— Вряд ли, — отозвалась я. Я ничего не видела, кроме синей крыши джипа за нами.
— Куда сворачивать? — спросил он.
Я покачала головой:
— Не знаю. На выбор водителя.
Кто это такие? Зачем они за нами едут? Обычно, когда за мной начинают следить, я знаю, во что я влезла. Сегодня я понятия не имела. Ни одно из дел, по которым я в данный момент помогла РГРПС, не могло заставить за мной следить. Хорошо бы, если это действительно репортеры, но какое-то не такое ощущение было у меня от этой ситуации.
Джейсон свернул направо. Одна машина свернула налево, другая направо, и синий джип вырулил за ней. На уличных знаках висели флажки — итальянские, со словом «Холм». Жители Холма гордились своими итальянскими корнями. Даже пожарные гидранты были здесь раскрашены зеленым, красным и белым — как флажки.
Натэниел приподнял голову с моего бедра и спросил:
— Это Белль?
— Что? — спросила я, по-прежнему приклеясь взглядом к боковому зеркалу.
— Это дневные помощники Белль? — повторил он своим тихим голосом.
