Вновь закипая праведным гневом, я методично разорвал на мелкие кусочки плотный конверт и с особым неистовством переломил пополам диск, затем еще раз, и еще, пока не добился едва заметных глазу осколков. А ведь все только начало налаживаться!
Спеша избавиться от тягостных мыслей, я на цыпочках добрался до кровати, аккуратно откинул одеяло и улегся рядом с отчаянно шмыгающей носом малышкой, яростно прижимая ее к своей груди. Сон — лучшее лекарство. И я искренне надеюсь, что так оно и есть на самом деле, поэтому вслед за Астрид закрыл глаза и попытался сосредоточиться на подсчете постепенно выравнивающихся вдохов и выдохов, в последнее время заменивших мне первоклассный отдых и расслабляющий массаж вместе взятые.
Проснулась девочка часа через два, и к тому времени я успел подготовиться к нелегкому, но крайне правдивому разговору. Не знаю, что она имела в виду под 'врешь все время', но терять ее из-за собственного нежелания вскрывать застаревшие гнойные нарывы прошлого не хотелось.
Астрид потерла опухшие глаза ребрами ладоней и неохотно сползла с моей груди, предпочитая отвернуться прежде, чем я поймаю ее взгляд.
— Все так плохо? — натянуто поинтересовался я у ее спины. — Мне и впрямь лучше уйти?
— Нет, — резко обернулась девушка и со всей силы сжала мою руку чуть выше локтя, — только не уходи. Я говорила ужасные вещи, но, поверь, они не имеют ничего общего с действительностью. Я была возмущена, обижена, зла, в конце концов, и из кожи вон лезла, чтобы сделать тебе так же больно. Давай просто забудем, Джей. Или хотя бы постараемся.
Я погладил непривычно бледную щеку, выдавливая из себя обаятельную улыбку, и самоотверженно пообещал нагнать туман забвения на воспоминания. Ей понравилась моя витиеватая формулировка, а робкий смешок стал своеобразной панацеей для огромной пульсирующей раны в душе. Я уложил малышку обратно лицом к себе, добился беспрерывного зрительно контакта и после недолгих внутренних уговоров начал покаяние. Момент был выбран подходящий, потому что лишь перед оскаленной пастью животного страха вновь остаться одному я мог рассчитывать на искренность.
— С чего бы начать? — вполне серьезно растерялся я, жадно впитывая в себя сладость ее теплого, ласкающего губы дыхания и завораживающую красоту каждой идеальной черточки милого лица. — Наверное, ты и сама догадалась, что Джей не мое настоящее имя. Меня зовут Верджил или Вергилий, если быть точным. Я потомок одной из древнейших монарших фамилий Европы. Моя мать прирожденная Габсбург, отец — герцог дворянского происхождения, передавший мне титул после своей смерти. Ну да обо всем этом ты читала в дневнике Айрис. Почему сразу не рассказал? А как ты себе это представляешь? Чинно сгибаясь в поклоне, достаю из кармана фрака генеалогическое древо и посвящаю избранницу во все тонкости и перипетии семейных уз? Нелепо, правда? Сказать по правде, для меня нет ничего болезненнее прошлого. Я день ото дня живу, уповая на забвение. Все пройдет и все образуется. Ведь невозможно вечность тосковать по тем, кого любил и не смог сберечь. Я вампир, а в представлении большинства это существо бездушное, лишенное сильных человеческих переживаний, глубоких драм и эмоций. Мы мертвы по своей природе, прокляты Богом, отвергнуты людьми. И я с превеликим удовольствием откажусь от бессмертия в день, когда восстановлю равновесие, когда отомщу за смерть той, кого любил, — выпалив последнее слово совершенно неосознанно, я вдруг понял то, что ускользало от меня раньше. Айрис стала частью прошлого, перекочевала в разряд воспоминаний! Ее нет там, где она находилась все эти шестьдесят лет — в моем сердце — нет. Зато есть…святые угодники! Как такое могло произойти? Я не мог, не должен был, это недопустимо! Вновь зависеть от кого, испытывать привязанность, дорожить хрупкой человеческой жизнью, готовой оборваться в любой момент… — Прости, сладкая! Мне нужно идти!
Не чуя под собой ног, я вскочил с кровати и опрометью кинулся к двери.
— Джей! Джей! Постой же! — выкрикнула мне вслед девочка. — Боже, что..?
Резкие перемены в ее голосе заставили меня обернуться у подножия лестницы и вовремя, надо заметить. Астрид, успевшая выбраться в коридор, обессилено прислонилась спиной к стене и сдавила пальцами виски, явно почувствовав недомогание. Какие уж тут личные страхи попасть в капкан надуманных чувств! Я вмиг очутился рядом, подхватил на руки слабеющее тело и осторожно опустился на колени, пытаясь освободить руку для поисков мобильного телефона.
— Нет, не надо никого звать, — хриплым шепотом попросила малышка. — Просто побудь рядом, и мне станет легче.
В последней реплике я уловил какой-то скрытый подтекст, а потому пристально вгляделся в родное личико. Легкий румянец, проступающий с каждой минутой все отчетливее, подрагивающие уголки губ, нежно порхающие ресницы на лавандовых веках, скрывающих от меня поистине хитрые глаза. Вот негодница!
— Ты вздумала манипулировать мной, мисс Уоррен? — без всякой агрессии уточнил я, целуя растянувшиеся в смущенной улыбке губы. — По тебе плачет сцена, если что. Я почти поверил, переиграла малость с уверениями, что от моего присутствия станет легче.
— В следующий раз буду более убедительной, — нахально пообещала лгунья, жадно обнимая меня за шею. — Только не уходи, ладно? Мне вовсе не нужна сию секунду вся-вся правда. Просто знай, что я обладаю множеством талантов, в том числе умею слушать. И никогда не посмею осудить. Я хочу помочь, увидеть тебя настоящего.
— Не уверен, что тебе понравлюсь я настоящий, — весьма засомневался я в ее умении принимать обыденное положение вещей. — Ты не представляешь, каким я был на протяжении всех восьмидесяти пяти лет жизни. И понятия не имеешь, как это меня изменило. От Верджила не осталось практически ничего. Только черно-белое зрение, смазливая внешность и краткий список привычек. Тебе удобно так лежать?
Она расстроено покачала головой и с моей помощью выпрямилась, при этом не желая разжимать ладони, крепко переплетенные у меня за спиной.
— Как ты не понимаешь, Джей, — силилась добиться девочка ответной реакции на свои слова. — Я люблю тебя! Не внешность, исключительность или воспитание, которое имеет свойство изредка пропадать, а то, что находится внутри. Здесь, — она ткнула указательным пальчиком мне в грудь и продолжила. — Это значит, что я принимаю тебя любого. Вампира, снайпера, мужчину, прошедшего страшную войну и вынужденного убивать, владельца ночного клуба, человека странных сексуальных предпочтений и просто парня, который когда-то заявился посреди ночи ко мне в спальню и попросил никому не доверять. Ты можешь сейчас сказать, будто убиваешь шестимесячных младенцев из-за тяги к нежнейшей крови, я пойму это и приму. Да, вероятно ужаснусь, но такова уж твоя природа. Ты понимаешь, о чем я? Невозможно любить одни лишь достоинства, необходимо находить толику прекрасного и в недостатках.
Я говорил когда-нибудь, как умна и проницательна эта девочка? А зря, ведь она умела находить те самые слова, сутью которых невозможно было не проникнуться. Никогда прежде я не встречал девушек, подобных ей. Никто не смотрел на мир с такого ракурса.
— Что ты планируешь услышать в ответ? — привычно ушел я от основной темы разговора. — Да, я понимаю ход твоих мыслей, где-то даже разделяю твою позицию, но не вижу смысла. Зачем устраивать сеансы анализа моих поступков и поведенческих норм? Что даст тебе знание того, что шестьдесят лет назад я потерял в этой самой комнате душу, сердце, человечность и навсегда обзавелся лютой ненавистью к Лео? Что годами ищу способ поквитаться и перепробовал все методы, но так и не нашел необходимый для убийства трехсотлетнего вампира? Что единственной целью в жизни для меня всегда была месть? Я ушел на фронт только ради восстановления душевного равновесия после смерти родителей и сестры. Я превратился в киллера, дабы уничтожить всех, кто косвенно был причастен к их гибели. Я стал владельцем ночного клуба лишь потому, что искренне ненавижу тот единственный способ, коим могу зарабатывать деньги. Я сплю с проститутками лишь потому, что больше всего на свете боялся того дня, когда встречу на своем пути девушку, которую вновь смогу полюбить. Я плачу им деньги и делаю все, чтобы ни у одной из них не возникло желания вернуться. Для этого нужны цепи, плети и прочий набор извращений, который я так же презираю. Но тебя ничто не пугает, черт подери! У меня иногда возникает такое чувство, будто ты сознательно не допускаешь мысли, что я могу быть совсем другим. Не тем, кем бы ты хотела меня видеть. Монстром, чудовищем, воплощением худших ночных кошмаров, неуравновешенным маньяком-психопатом, режущим людей для утоления жажды. Я даже воспользовался твоей подругой, чтобы доказать это! Однако
