— Ты помнишь, я еще в первых классах школы видела призраков. Годам к тринадцати я случайно смогла поднять сбитую машиной зверушку. В четырнадцать я подняла из могилы моего умершего спаниеля. Папа возил меня к маминой маме, бабушке Флорес, чтобы я научилась владеть этим умением. Но Бабуля Блейк не хотела, чтобы я этому училась. Она верила, что если будем как следует молиться, зло отступит от нас.
Джейсон посмотрел на меня большими глазами:
— Она вправду в это верит? И даже сейчас?
— Я думаю, что да. Точно знаю, что она молится за мою душу. Знаю, что она верит: поднимать мертвых — зло. А спать с вампирами — смертный грех.
— А про оборотней она что думает?
— О, вы тоже прокляты.
— Она знает, что ты живешь с двумя такими?
— Нет.
Он улыбнулся мне:
— Приберегаешь весть до того момента, когда ее она сильнее всего стукнет?
— Нет, я вообще родственникам рассказывать не собираюсь.
Он посмотрел на меня:
— Никогда не приедешь домой на каникулы и никого с собой не привезешь?
Я вздохнула:
— Ну кого мне привозить?
Он задумался:
— Вампиры, как я понимаю, исключаются.
Я кивнула.
— Постой, получается так, что ты не хочешь приезжать домой на каникулы, а жизнь с двумя оборотнями как раз это тебе и запрещает?
Я подумала несколько секунд.
— Может, и так. Но Натэниел и Мика — это не предлог не ездить к родным. Я их люблю, и мы наконец создали домашний уклад, который мне подходит.
Он кивнул.
— Я с тобой знаком дольше, чем оба они, и никогда не видел тебя такой спокойной или такой довольной.
Я улыбнулась:
— Ладно, со мной мы провели психоанализ. Теперь твоя очередь?
Он даже смутился немного:
— Прости, пожалуйста.
— Если бы не хотелось на эту тему говорить, я бы не стала.
— Верно, но зачем ты так много… открыла?
— Потому что я видела твоих родных и решила, что ты имеешь право узнать больше о моих.
— Ты это сделала, чтобы мне было лучше? — спросил он.
— Может быть. Но ведь помогло?
Видно было, как он задумался, потом кивнул.
— Да. Наверное, мне нужно было знать, что не я один был чужим в своей семье за каждым праздничным обедом.
— Да, эта фраза вполне передает смысл. Всякий едет домой ради ностальгии и счастливых воспоминании. А у меня такое чувство, что в детстве я своей семье не подходила, и выросла — легче не стало. Когда я была маленькой, то думала, что меня цыгане подкинули или в роддоме подменили — но были мамины фотографии. Слишком я была на нее похожа, чтобы не быть ее дочерью.
— Она была из Мексики?
— Ее семья. А она американка в первом поколении.
— У тебя не слишком испанский вид.
Я улыбнулась:
— Цвет кожи от отца, но волосы, глаза, сложение — все от мамы. У отца скулы немножко не такие, чтобы дать мне эту прелестную экзотическую форму лица, но все равно я призрак на пиру, Джейсон. И чем старше я становилась, тем больше напоминала папе его утраченную жену, а Джудит — ту женщину, которую она заменила.
— Так это твой пунктик или их?
— И мой, и их. Понимаешь, мама была у папы первой любовью, может, даже, первой любовницей — не знаю, но много в чем первой. Очень многое пришлось преодолевать. Потом еще это самое «трагически погибла молодой» — оно на все набрасывает романтический флер.
— То есть Джудит было трудно состязаться с погибшей святой? — спросил Джейсон.
— Что-то вроде этого.
— Ты домысливаешь? Или точно знаешь, что именно такие чувства были у твоей злой мачехи?
— Не знаю, Джейсон. Я знаю, какие чувства были у меня, и какие, мне казалось тогда, у них. Я была девчонкой, а сейчас вижу их яснее. Слишком много багажа у них накопилось.
— Слышу, — ответил он, и лицо его снова стало серьезным и не очень довольным. — Я хотел утонуть в сексе и не думать, а мы влезли в психотерапию, которую ты так ненавидишь.
Я тронула его за плечо:
— Некоторый разговор ты заслужил.
— Чем? Тем, что мой отец — во-первых, сволочь, а во-вторых, умирает?
— И это. И то, что ты мой друг, и я здесь для того, чтобы давать тебе то, что тебе нужно. Если тебе беседа нужна больше, чем секс, значит, будем беседовать.
— Тебе нужно накормить ardeur, — напомнил он.
— Да, но если до этого дойдет, я могу просто спустить ardeur с цепи, и он сметет все наши сомнения.
— Ardeur — штука отличная, и может заменить очень долгую прелюдию, но мне сейчас не этого хочется.
— А чего тебе хочется? — спросила я.
Он посмотрел на меня с серьезным лицом, почти незнакомым, будто то, что мы сегодня видели, переменило его. А может, то, что случилось сегодня, позволило ему показать скрытую свою сторону. А может, путешествие по волнам моей измученной памяти придает всему более серьезный вид. Самой не разобраться, и нет Натэниела или Мики, чтобы мне в этом помочь. Единственный кроме них мужчина, который обычно помогает мне разгрести лабиринт замешательства, лежит сейчас рядом со мной, запутавшись в собственных проблемах.
— Я тебя хочу, — ответил он просто.
Я нахмурилась.
Он ласково улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.
— На выраженный в твоих глазах вопрос я сейчас дам исчерпывающие разъяснения.
— Ты так хорошо меня знаешь?
— В постели — да. Когда ты раздеваешься, то перестаешь следить за выражением лица. А в одежде тебя иногда так же трудно понять, как Жан-Клода.
Я задумалась на секунду:
— Наверное, мне не хочется раздеваться при тех, кому я не доверяю.
— Да, — улыбнулся он.
Я устроилась поудобнее на подушках и потребовала:
— Так давай разъясняй.
— Я вполне могу найти женщин с которыми спать или трахаться. Я стриптизер. Они мне суют телефонные номера, склоняют к чему-нибудь, выходящему за рамки закона. Еще я pomme de sang Жан- Клода — многие женщины за одно это готовы были бы со мной спать, чтобы быть ближе к вампирам. И за вервольфами тоже бегают фанатки, но совершенно иного типа. — Он блеснул белозубой улыбкой, и даже
