— Как? — спросила я.
Он понял с полуслова, как обычно.
— Я не в первый раз прихожу сюда в этом облике. Волшебные собаки бывают черными, пока не выберут себе хозяина, — и я здесь такой пес. Я пользуюсь популярностью у тех, кому не посчастливилось завести собаку, меня угощают лакомствами и стараются приманить.
— Он дичится и не позволяет себя трогать, — добавила леди Элишед.
— Собаку он играет идеально, — заметил Хью.
Дойл покосился на них:
— Я не играю. Это моя истинная ипостась.
После секундной паузы Хью спросил:
— Мрак действительно отец одного из твоих близнецов?
— Да, — сказала я, прижимаясь к Дойлу так крепко, как только позволяла головная боль. — Для тебя здесь слишком опасно. Если тебя узнают…
Он поцеловал меня в лоб так нежно, словно перышком коснулся.
— Ради тебя, моя принцесса, я бы отважился на куда большее.
Мои пальцы впились ему в плечо и в спину.
— Я не смогу потерять и тебя, и Холода. Не вынесу!
— До нас дошел слух о Смертельном Холоде, но мы решили, что он ложный, — сказал Хью.
— Он погиб истинной смертью? — спросила леди Элишед.
— Он преобразился в белого оленя, — сказал Дойл.
Хью с улыбкой опустился возле нас на колени.
— Тогда он не погиб, принцесса. Через три года, или через семь лет, или через сто и семь лет он вернется к прежнему облику.
— Сто семь лет — что толку тогда для смертной возлюбленной, сэр Хью? Пока я жива, его ребенок не увидит отца.
Глаза Хью вспыхнули, словно кто-то раздул угли его магии. Мгновение глаза горели пламенем, словно в два жерла печи смотришь, но он моргнул, и цвет глаз стал прежним.
— Тогда я не знаю, как тебя утешить, но мы пустили к тебе черного пса, и он останется с тобой. Это одно из условий, на которых твоя тетя согласилась не объявлять нам войну немедленно.
Я схватила Хью за рукав.
— В этом облике он безоружен. Если его узнают, ты его защитишь?
— Я капитан твоей гвардии, Мерри. Это я тебя защищаю, — напомнил Дойл.
Не отпуская рукав Хью, я сильнее прильнула к Мраку:
— Ты супруг в способной к деторождению королевской паре. Ты король, а я королева. Если ты умрешь, с тобой умрут дети, которые могли бы у нас родиться.
— Она права, Мрак, — сказал Хью. — Жизнь так давно покинула королевскую династию!
— Я в династию не вхожу, — возразил Дойл. Его бас как будто отражался эхом от зеркал.
— Мы знаем, что принцесса помогла Мэви Рид, прежней богине Конхенн, забеременеть от ее мужа- человека. И слышали, что стражница при вашем дворе забеременела от стража принцессы, — сказал Хью.
— Верно, — подтвердила я.
— Если ты поможешь завести ребенка паре чистокровных Благих сидхе, король потеряет последнюю поддержку, я уверен.
Леди Элишед тоже опустилась на колени рядом с нами.
— Его приверженцы думают, что только полукровки сохранили способность рожать детей. Они уверены, что сидхе лучше умереть, чем испортить кровь. Если ты докажешь, что они ошибаются, они пойдут за тобой.
— Многие пойдут, — поправил Хью. — Но не все. Не все пересилят многолетнюю ненависть.
Леди Элишед кивнула:
— Тебе лучше знать, Хью.
В ее тоне, в том, как она потупила взгляд, было что-то загадочное.
— Вы хотите, чтобы я провела эксперимент на вас с Хью, — догадалась я.
— Эксперимент? — удивленно моргнула она.
Хью взял ее за руку.
— Да, мы очень хотели бы родить ребенка.
— Как только мы выберемся в безопасное место и я выздоровею, я буду рада помочь вам чарами, — сказала я.
Им как будто стало легче на душе, они дружно мне улыбнулись, словно я им сказала, что завтра сочельник, и под елкой уже лежит самый долгожданный подарок. Я хотела уже сказать, что пока кольцо и Богиня не подтвердят их плодовитость, я ничего не могу обещать, — но руки Дойла чуть напряглись, и я поняла: он прав, не время подрывать у союзников веру в нас. Нам нужно отсюда выбраться, мне необходимо попасть в больницу или к целителю, способному лечить наложением рук. И уж точно я не хочу попасть обратно в постель к Таранису.
Я вздрогнула, с трудом удержавшись от того, чтобы не пошевелить головой.
— Тебе холодно? — встревожился Дойл.
— От этого холода одеяло не поможет.
— Я его убью за тебя.
— Нет! Нет, ты будешь жить
Он посмотрел на меня черными глазами под буйной массой черных волос, из которой звездочками проглядывали серебряные сережки. Выглядел он как тот Дойл, что приходил ко мне в постель, а не застегнутый на все пуговицы, с туго заплетенной косой Дойл, что меня охранял. Только лицо было как у телохранителя, и еще что-то в нем читалось. Что- то, чего я не ожидала, хотя и надо было ждать. Чувства, которые испытывает мужчина, над чьей возлюбленной надругался другой. Очень; я бы сказала, человеческие эмоции.
— Дойл, прошу, давай расскажем прессе, что он сотворил. Давай его победим его же оружием — с помощью законов людей.
— Есть в этом поэтическая справедливость, — заметил Хью.
Секунду Дойл молча на меня смотрел, потом коротко кивнул.
— Пусть будет, как пожелает моя королева.
Мне показалось, весь мир вздохнул — словно ждал этих его слов. Не знаю, почему так важно было, что он ответит, но ощущение меняющейся реальности я узнала. Сказанные здесь и сейчас, эти слова изменили что-то очень крупное: что-то началось или прекратилось с этого мгновения. Я это почувствовала и поняла, но не знала, ни какую перемену они повлекли, ни к чему она приведет.
— Да будет так, — сказала целительница, и ее поддержал хор голосов по всему коридору:
— Да будет так, да будет так!
И вот тут я поняла. Они признали меня королевой. Когда-то, чтобы править в волшебной стране, нужно было признание подданных и благословение богов — а еще раньше, давным давно, хватало одного благословения. Сейчас у меня было и то, и другое.
— Я бы мог нести тебя хоть до края земли, — сказал Дойл, — но мне придется доверить самую драгоценную мою ношу другим.
Он поднял руку, словно собираясь дотронуться до расползающегося синяка от удара Тараниса, но вместо этого нагнул голову и поцеловал меня. Черные волосы скользнули и укрыли меня теплым плащом. Дойл прошептал:
— Больше жизни, больше чести люблю тебя, возлюбленная.
Что сказать, когда тот, для кого честь была самой жизнью, поступается ею ради тебя? Только
