У меня закружилась голова, кто-то подвинул мне стул.
Возле меня на колено опустился Дойль.
— Как ты себя чувствуешь, Мередит? — прошептал он.
— Вам нехорошо, принцесса? — спросила Нельсон.
— Я устала и напугана, — сказала я. — Вы не представляете, каким кошмаром были последние несколько дней, а я даже описывать побоюсь.
— Это имеет какое-либо отношение к нынешнему делу? — спросил Кортес. Я посмотрела на него.
— Вы имеете в виду, почему я устала и напугана?
— Да.
— Нет, с этими ложными обвинениями мое состояние никак не связано. — Я взяла Дойля за руку. — Объясни им, пожалуйста, что с Таранисом надо быть очень осторожными!
Дойль сжал мою ладонь со словами:
— Я постараюсь, моя принцесса.
Я ему улыбнулась:
— В тебе я уверена.
Мороз шагнул ко мне с другой стороны и прикоснулся к щеке.
— Ты бледна. Даже для нашей лунной кожи этот цвет слишком бел.
Аблойк подошел к нам.
— Я слышал, что у принцессы достаточно человеческой крови, чтобы болеть простудой. Но думал, это только злобные сплетни.
— Вы не болеете простудой? — удивилась Нельсон.
— Они не болеют, — ответила я, прижимаясь щекой к ладони Мороза и не отпуская руку Дойля. — А я болею. Не часто, но бывало.
Про себя я добавила: «И умереть могу. Первая в истории истинно смертная принцесса фейри». Именно по этой причине — среди прочих — на меня совершали покушения при Неблагом дворе. Некоторые группировки верили, что я, взойдя на трон, заражу смертностью всех бессмертных. Всем принесу смерть. Как прикажете сражаться с такими предрассудками, если там никто даже простуду не может подхватить? А мне предстоит сейчас разговор с самым блестящим из всех сидхе — с королем Таранисом, Повелителем Света и Иллюзий. Да поможет мне Богиня, если он поймет, что я способна поддаться мерзким людским болезням. Это лишний раз покажет ему, насколько я слаба, насколько я человек.
— Король вот-вот с нами свяжется, — сказал Ведуччи, глянув на часы.
— Если у него время совпадает с нашим, — заметил Кортес.
Ведуччи кивнул:
— Верно. Но нам стоило бы принести для всех здесь присутствующих что-нибудь из холодного металла.
— Холодного металла? — переспросила Нельсон.
— Полагаю, какие-нибудь канцелярские принадлежности из офиса наших любезных хозяев помогут нам сохранить трезвую голову при беседе с Его Величеством.
— Канцелярские принадлежности… — сказал Кортес. — Скрепки?
— К примеру, — согласился Ведуччи и повернулся ко мне. — Как вы думаете, принцесса, помогут нам скрепки для бумаг?
— Надо посмотреть, из чего они сделаны. Но иметь при себе горсть скрепок — неплохая мысль.
— Мы их испытаем, — предложил Рис.
— Каким образом? — поинтересовался Ведуччи.
— Если нам будет неприятно к ним прикасаться, то они могут вам помочь.
— Я думал, что только малые фейри не могут прикасаться к металлу, — удивился Кортес.
— Кое-кого из малых фейри прикосновение к металлу может сжечь, но даже сидхе не слишком любят прикасаться к металлу, вышедшему из людских кузниц, — ответил Рис, все так же улыбаясь.
— Сгореть от одного прикосновения к металлу? — поразилась Нельсон.
— У нас нет времени на обсуждение фейрийских чудес, — сказал Ведуччи. — Лучше нам позаботиться о скрепках.
Фармер нажал клавишу интеркома, вызвал какого-то секретаря или помощника откуда-то из соседних кабинетов и попросил принести металлические скрепки и зажимы. Я предложила захватить еще перочинные ножи и ножницы.
У Шелби, Гровера и того другого помощника прокурора ножи оказались при себе.
— И все же вы поддались очарованию принцессы, — сказал Ведуччи. — Добавьте еще что-нибудь на всякий случай.
Ведуччи раздал всем канцелярские безделушки. Он взялся командовать, и никто не возражал. Ему полагалось быть нашим противником, но он нам помогал. Сказал ли он правду, что его цель — только правосудие, или солгал? Пока я не узнаю, чего добивается Таранис, верить я никому не смогу.
Ведуччи подошел к моему стулу, кивнул Дойлю и Морозу, стоявшим по обе стороны от меня.
— Не стоит ли ее высочеству взять что-нибудь металлическое?
— При ней есть металлические предметы, как и при всех нас.
— Ваши пистолеты и мечи я вижу. — Взгляд Ведуччи метнулся ко мне. — Вы хотите сказать, что принцесса тоже вооружена?
Вооружена, да. На бедре в специальных ножнах у меня был нож, а на пояснице — пистолет в нарочно приспособленной кобуре. Никто не думал, что мне придется из него стрелять, но так я могла носить на себе немало металла — стали и свинца, — не бросая вызов Таранису. В другом случае он счел бы это оскорблением. Стражам носить металл позволялось, потому что они стражи — они должны быть вооружены.
— У принцессы есть чем себя защитить, — сказал Дойль.
Ведуччи коротко склонил голову:
— Тогда я остальное сложу обратно в коробку.
Протрубили фанфары, мелодично и чисто, будто музыка небесных сфер. Сигнал вызова от короля Тараниса. Проявляя вежливость, он ждал, чтобы кто-нибудь коснулся зеркала с нашей стороны. Все повернулись к ничего не отражающему стеклу, и фанфары пропели еще раз.
Дойль с Морозом подняли меня на ноги. Рядом со мной, как решили заранее, встал Рис; Дойль шагнул вперед, уступая ему место. Рис приобнял меня за талию и прошептал:
— Прости, что потеснил твоего фаворита.
Я удивленно к нему повернулась: ревность, как считается, чувство человеческое. Но Рис дал мне прочитать по его лицу, что он знает, кого выбрало мое сердце, хоть и не тело. Дал понять, что знает о моих чувствах к Дойлю, и что страдает из-за них. Всего один взгляд — и так много сказал.
Дойль тронул зеркало, и Рис шепнул:
— Улыбнись его величеству.
Я улыбнулась — отработанной годами улыбкой. Любезной, но не очень-то радостной. Придворной улыбкой — улыбкой, за которой прячутся, за которой таят совсем-совсем другие мысли.
Глава четвертая
В зеркале вспыхнул свет — и золотистое солнечное сияние хлынуло потоком, заставив всех отвернуться, чтобы не ослепнуть от блеска — блеска Тараниса, Короля Света и Иллюзий. В полумраке сомкнутых век кто-то спросил — я решила, что Шелби:
— Да что ж это такое?!
— Королевская похвальба, — ответила я. Нельзя было так говорить, но я плохо себя чувствовала и злилась. Злилась, что вообще здесь сижу. Злилась и боялась, потому что, зная Тараниса, уверена была, что он второй сапог еще и не снял, не то что не бросил.
— Похвальба? — весело переспросил мужской голос. — Не похвальба это, Мередит, это я, каков я
