Причина его визитов в этот дом была вполне прозаична. После сверхурочной бухгалтерской работы он забегал выпить чаю и поиграть в нарды с Ношреваном Парджаниани.
Тараш завел беседу с «шайтан-капитаном».
Шакро Орбелиани, улучив минуту, потянул к себе газету. Вынул очки с треснувшими стеклами, нацепил их на свой горбатый нос, но так как они падали, то он придерживал их рукой и глядел на газету поверх стекол.
Тетка Армадар нетерпеливо допытывалась у него, какой ответ дан на ноту японцев и какие новые «демарши» сделал Литвинов.
Шакро нехотя что-то бормотал: его не радовали ни ответные ноты, ни демарши Литвинова.
«Шайтан-капитан» посмотрел на пустой стол, кинул взгляд на часы и собрался уходить.
— Останьтесь, он сейчас придет, — произнесла тетка Армадар таким голосом, каким говорят духи на спиритическом сеансе.
И действительно, раскрылась дверь, и в гостиную легкой походкой (бархатной поступью тигра) вошел высокий сухопарый мужчина.
На нем был спортивный пиджак цвета иволги, выцветшие зеленоватые брюки, высокие азиатские сапоги. Седоватая бородка удлиняла его лицо с прямым, правильной формы носом, овальным лбом и узкими глазами цвета медного купороса.
Ношреван Парджаниани радушно приветствовал гостей, с той немного слащавой любезностью, которая когда-то была свойственна грузинскому дворянству.
Троекратно расцеловал Тараша, приложился к руке Каролины, ласково потрепал Тамар по плечу.
Он принес с собой оживление и бодрость, сразу преобразившие эту унылую, пропитанную запахом старины комнату.
Увидев ненакрытый стол, Ношреван заявил:
— До сих пор я выполнял у своего режиссера роль князя, а теперь перейду на роль горничной.
Вышел на кухню, притащил кипящий чайник и занялся сервировкой чая.
Тетка Армадар усадила рядом с собой Каролину и засыпала ее расспросами о семье Шервашидзе.
Чистоплотной Каролине тотчас же бросилась в глаза кошачья шерсть, приставшая к платью старушки и к черным митенкам, которые почему-то носила тетка Армадар (когда-то она надевала их в театр).
Каролина брезгливо отвела глаза.
И вдруг выпачканный в саже кот прыгнул ей на колени. Каролина, которая терпеть не могла кошек, попыталась согнать его, не притрагиваясь руками. Но кот заупрямился.
— Брысь! Брысь! — напрасно кричала ему тетка Армадар. Кот не обращал никакого внимания на приказы хозяйки.
Наконец в дело вмешался Ношреван и оторвал кота от платья Каролины.
— Эти звери скоро съедят нас живьем, — пошутил Ношреван.
Каролина не поняла, но любезно улыбнулась ему и еще раз отметила про себя живость и моложавость Ношревана, подивилась на его блестящие белые зубы.
Она отряхнула платье и обвела взглядом гостиную.
Тут было настоящее вавилонское столпотворение.
В оконные рамы вместо выбитых стекол были втиснуты обложки от томов Брокгауза и географических атласов.
На стенах висели портрет царя Вахтанга VI, покрытый толстым слоем пыли, и картина, изображающая царицу Тамару; коленопреклоненный Руставели подносит ей свою поэму. Закоптелая паутина свисала по углам картины, белый фон ее был засижен мухами.
Дальше следовали беспорядочно развешанные, выцветшие фотографии грузинских генералов, отличившихся в сражениях под Карсом, Ереваном и Гунибом.
Отдельно висели карточки общественных деятелей: либералов в котелках, «социалистов»-князей в мягких шляпах (бородой и фетровой шляпой они прокламировали свою прогрессивность). Затем тянулись многочисленные семейные фотографии.
Между ними выделялся увеличенный портрет князя Парджаниани, снятого верхом на лошади. На Ношреване была старинная шуба с откидными рукавами и остроконечная папаха, еще более подчеркивавшая его длинную шею.
Каролина, засмотревшаяся на его стройную фигуру, незаметно перевела взгляд на живого Ношревана, сипевшего против нее, и он показался ей не так уж сильно изменившимся.
Комната была перегорожена на три части просвечивавшими паласами и джеджимами. Вдоль этих искусственных стен стояли оттоманки и кресла с провалившимися сиденьями. Из одних выбивалась вата, из других вылезали пружины. На оттоманках валялись мутаки с ободранными чехлами.
Из-под туалетных столиков с разбитыми зеркалами выглядывали шляпные картонки и нечищенная обувь. По стенам на крюках висели старинные ружья и грузинские кинжалы.
В углу приютилось старое беккеровское пианино, на котором были разбросаны разрозненные листы нот; там же стояли оплывшие стеарином подсвечники и высокие вазы, засиженные мухами.
На камине выстроилось множество флаконов с отбитыми горлышками.
Каролина засмотрелась на две японские вазы. Как видно, обращались с ними небрежно, ручки были обломаны.
Ни одна вещь не стояла здесь на своем месте, ни за одним предметом не было ухода. Все здесь красноречиво свидетельствовало о неуклонном, неотвратимом разрушении.
Ношреван обратился к Тамар Багратиони с обычными любезностями, затем спросил, была ли она прошлое воскресенье в Сионе.
Нет. Тамар не была в Сионе. Она ходила в Кашветскую церковь, где обедню служил католикос.
Потом Ношреван подсел к Тарашу Эмхвари и Тамар Шервашидзе.
— Связалась наша Анули с каким-то Манджгаладзе, — пожаловался он им. — Готова чуть ли не в загс с ним идти. Твоя тетка уверяет, что не переживет этого. Я пригрозил Анули покончить с собой. Что будет дальше, не знаю.
Заметив, что Шакро Орбелиани и «шайтан-капитан» о чем-то горячо спорят, он спросил:
— Ну, а что скажут о мировых событиях наши уважаемые референты?
— На этот раз определенно во всем мире запахло порохом, — категорическим тоном заявил Шакро.
Ношреван обратился, улыбаясь, к Тарашу:
— Князь Шакро, шенма мзем,[36] очень напоминает мне того Орбелиани, который в 1810 году ежедневно выглядывал в окно и спрашивал своего моурави: ушли ли русские? Получив отрицательный ответ, он снова запирался в своих палатах. Так и умер в этих расспросах князь Орбелиани.
Вот и княгиня моя уже десять лет уверяет, что 1е monde civilisй[37] не допустит уничтожения частной собственности, что le monde civilisй не примирится с уничтожением сословий и что поскольку в просвещенных странах существует аристократия, то нам непременно возвратят наше княжеское достоинство.
Я хотел продать этот дом, шенма мзем. Но тетушка твоя сначала все надеялась на Францию: она, мол, управляет всем миром. Потом на сцену выступила Англия. Тоже спасовала. Муссолини также не оправдал надежд, а Лига наций совсем подкачала. Теперь, видите ли, вся ее надежда на Японию! А за это время дом отобрали, шенма мзем.
Вселили к нам одного красного командира, а когда он уехал, то навязали этого проклятого Манджгаладзе.
Вздохнув, он предложил Тарашу сыграть партию в нарды.
Они уселись за столик около пианино.
Ношреван схватил игральные кости и крикнул:
— Ду-беш![38] Действительно, вышло ду-беш.
— Больше всего бесит меня, шенма мзем, что Анули ведет себя, как какая-нибудь безродная
