– Это не имеет значения; он наш единственный.
– Но пребывание в школе теперь для него совершенно бесполезно. Мальчика привлекает одна только музыка.
Эту склонность к музыке он унаследовал от матери, тут кровь Хольмсенов не причем. Поэтому он позволил себе несколько язвительных замечаний и даже высказал некоторую несправедливость.
Но Адельгейд? Что случилось с ней в этот вечер? В былые дни она отплатила бы той же монетой, а сегодня она – сама уступчивость и в ее словах слышится мольба:
– Ах нет, разве вы не видите, что он уже родился таким, что он живет только музыкой. Если бы вы только знали… Я не решалась сказать вам…
– Что он сочиняет музыку для романсов? Он сам сказал мне.
– Слава Богу, так и следовало сделать. Ах, этот мальчик – он олицетворенная мелодия; уверяю вас, я пою его сочинения с истинным наслаждением. Вы, вероятно, вчера не слышали?
– Нет, я ходил по своей комнате и слушал. Я уже несколько дней слушаю.
– Какое же ваше мнение?
– Ваше пение всегда прекрасно.
– Вам так кажется? Но мелодия действительно замечательно музыкальная. Он необыкновенный мальчик, не надо забывать это.
Сам поручик находил, что сын его незаурядная натура; разве он отрицал это? Ведь и мать его не обыкновенная женщина… Одним словом…
– Гм. Я не имею ничего против напоминания об этом… Хотя это и излишнее.
– Извините!
Опять уступчивость, опять смирение. Откуда они? Поручик ясно видел, что произошло что-то, иначе Адельгейд не держала бы себя так несогласно со своей обычной манерой. Ему было неприятно, что жена проявляла уважение х нему; а относительно школы в Харроу она была безусловно права – это была бездонная пропасть. Адельгейд стояла перед ним. Годы не прошли для нее бесследно, но она так хорошо сохранилась, казалась такой нетронутой. Второй подобной не найти! Гм. И на этот раз он решил держать сторону жены против сына: он намеревался показать свою власть и заставить Виллаца слушаться. Мальчику это принесет одну только пользу.
– Я думал было написать Ксавье Муру, – сказал поручик, – но теперь это уже излишнее. Виллац не поедет больше в Харроу. Но что вы желали сказать?
– Что я хотела сказать? Я хотела попросить вас за него, – ответила она.
Что за тон! Поручик сказал:
– Возьмете ли вы, Адельгейд, на себя подготовить Виллаца, что в силу обстоятельств, которые стали мне известны только теперь, я вынужден взять его из школы в Харроу?
– Хорошо. И он не будет огорчен, он будет вам благодарен.
Чем дальше, тем лучше, все изменилось, единственное, что остановилось – мысли поручика. Опять мать с сыном заодно! Чем же все кончилось? Тем, что решено отправить Виллаца в Германию. Он получит возможность стать настолько великим музыкантом, насколько хватит способностей. Этим все и кончилось.
– Пусть это будет на вашей ответственности, – сказал поручик.– Он наш единственный, но вы в этом отношении понимаете больше меня. Но пусть будет на вашей ответственности.
Она сделала движение, будто собираясь сделать шаг к нему и протянуть руку, но остановилась. Жест был так красив, что это маленькое проявление дружелюбия к нему, это чисто девическое движение подействовало на поручика.
– Благодарю вас, – сказала она, – теперь все улажено, хорошо для него и незаслуженно хорошо для меня.
Вечером мать и сын играли на фортепиано и пели.
Несколько дней спустя Виллацу пришлось выступить адвокатом матери перед поручиком. Это был столь необычный прием, что тут дело, очевидно, было неспроста: Адельгейд желала сопровождать сына в Берлин.
Прибегая к посреднику, она, очевидно, желала уклониться от дальнейшего объяснения – это было несомненно. Поручик спросил сына:
– Верно ли ты понял мать?
– Да.
– Если бы я не боялся утомить ее, я бы сам просил ее поехать. По различным причинам. Она понимает это дело и будет очень полезна тебе.
Виллацу вдруг стало невыносимо грустно, и он с трудом овладел собой. Была ли то любовь, или жалость? Отец как-то постарел и опустился; он казался таким одиноким и озабоченным.
Когда Виллац нашел в себе силу говорить, он сказал:
– Мы с тобой должны поехать еще раз. С тобой так весело путешествовать.
– Хорошо, в следующий раз, – кивком подтвердил поручик.– Теперь пойди к матери и передай ей. Скажи ей, что здесь дело пойдет плохо без нее во время ее отсутствия, но что делать. Когда вы собираетесь уезжать?
– Антон хочет ехать теперь.
