Осенью 1900 г. я ездил в Париж на всемирную выставку в качестве министра финансов и торговли и промышленности Российской Империи. Проездом туда мне было дано знать из Копенгагена, где в то время находилась Императрица Мария Феодоровна, что она желала бы, чтобы я туда заехал. Я поехал туда, захватив с собою Грубе, который был агентом министерства финансов в Персии. Захватил потому, что он сам датчанин, его знала Императрица и он был в очень хороших отношениях с Орлеанской принцессой Марией Датской, ныне умершей, которая была женой принца Датского, брата Императрицы Марии Феодоровны и которая очень содействовала в царствование Императора Александра III сближению Франции с Poccией.
В Копенгагене я был всего полутора суток, так как спешил в Париж, виделся с Ее Величеством и Ее Величество интересовалась положением боксерского восстания. Я Ее Величеству кратко доложил, отчего восстание произошло и, с своей стороны, заверил, что если только мы будем благоразумны, то никаких особенных последствий, чрезвычайных для России, ожидать нельзя. К сожалению, мы были очень неблагоразумны и после долгих перипетий довели Poccию до несчастной и довольно бесславной войны с Японией.
В то время, когда я разговаривал с Императрицей Mapией Феодоровной, в комнату вошла ее сестра, королева Английская, которой она меня представила. Затем распростившись с ними я ушел, но 170 мне адъютант короля, престарелого почтеннейшего Христиана, отца вдовствующей Императрицы, сказал, что король желает меня видеть.
Я отправился к королю. Ему представился. Король был со мною очень милостив и подарил мне свой портрет с надписью, который висит до сих пор в кабинете, что он делал чрезвычайно редко, так как свои портреты давал только членам своей семьи, и сказал, что он ничего не может больше дать, так как я имею ордена выше датского ордена. Король спросил, видел ли я его дочь, Императрицу, я доложил, что видел, и вкратце сказал наш разговор. Затем он обратился ко мне со следующим вопросом: 'мне моя дочь говорила, что вы занимаетесь с моим внуком Мишей и что между вами и Мишей существуют отличные отношения. Скажите мне пожалуйста, что собой представляет Миша, т.е. Великий Князь Михаил Александрович'. Я ему сказал, что действительно, я имею высокую честь и радость преподавать Великому Князю и его знаю хорошо, но что мне очень трудно обрисовать его личность в нескольких словах, что вообще, чтобы охарактеризовать человека, то самый лучший способ это провести его через горнило различных, хотя и воображаемых событий и указать, как по его характеру он в таких случаях поступил бы, т. е. написать нечто вроде повести или романа; так как в характере человека есть такие сложные аппараты, что их несколькими словами описать Очень трудно. На это мне король заметил: 'ну, а все таки вы можете в нескольких словах охарактеризовать; я его знаю, как мальчика, я с ним серьезно никогда не говорил'. Тогда я позволил себе сказать королю: Ваше Величество, Вы хорошо знаете моего державного повелителя Императора Николая?' Тогда он говорит: 'Да, я его хорошо знаю'. Я говорю: 'само собой разумеется, Вы отлично знаете и Императора Александра III'. Король сказал: 'Ну, да я его отлично знаю'. 'Так я приблизительно именно в самых таких общих контурах, чтобы определить личность Михаила Александровича, сказал бы так: что Император Николай есть сын своей матери и по своему характеру и по натуре, а Великий Князь Михаил Александрович есть больше сын своего отца'. Король на это рассмеялся и затем мы расстались. Я больше никогда не имел случая видеть этого достойнейшего во всех отношениях монарха.
Будучи в Даши я сделал визит и принцессе Марии, вместе с Грубе. Принцесса очень интересовалась в то время образованием 171 датского пароходного Азиатского Общества, беседовала со мною по этому предмету в том смысле, чтобы оказать содействие этому обществу.
Затем я уехал с Грубе по направлению Гамбурга и Кельна, в Париж, причем Грубе вернулся в Петербург, я же прибыл в Париж. Хотя всемирная выставка уже была открыта несколько месяцев, но некоторые отделы и в том числе русский отдел не были еще окончены. Комиссаром этой выставки со стороны России был назначен мною князь Тенишев, весьма богатый человек, сделавший состояние собственным трудом, начав службу на железной дороге техником с содержанием в 50 рублей в месяц. Он в Париже очень широко устроился, принимал и по своим практическим знаниям был совершенно на месте. Сын этого Тенишева теперешний член Государственной Думы был тогда еще мальчиком.
Я, конечно, в деталях осматривал всю выставку, сделал надлежащие визиты и затем был приглашен президентом республики почтеннейшим Лубэ приехать к нему в дачное его местопребывание 'Рамбулье'. Я поехал туда в сопровождении нашего посла Урусова. Там были некоторые из министров, а именно министр финансов Кайо, который вот только несколько недель тому назад оставил министерство, в котором он уже фигурировал в качестве президента министерства. Там был тогдашний министр внутренних дел известный Дюпюи, который и ныне тоже состоит министром одного из министерств, человек не имевший никаких средств, но составивший себе громадное состояние на газете 'Petit Journal'. Там был министр иностранных дел Делькассе и еще несколько министров. Во время обеда я сидел по правой стороне Лубэ и Кайо по левой сторон Лубэ. В это время президентом министерства был Вальдек Руссо, но его не было в Париж. Во время всего обеда, я и Кайо с одной стороны и Лубэ с другой стороны спорили о денежном обращении. Он все продолжал поддерживать теорию биметаллизма, а я и Кайо поддерживали, конечно, теорию монометаллизма, т. е. основания, на которых я совершил реформу денежного обращения в России.
Этот спор был в высокой степени бесстрастный и дипломатичный, хотя Кайо тогда в очень вежливой форме пускал стрелы в почтеннейшего президента республики. После обеда была иллюминация и к вечеру мы вернулись со всеми министрами в Париж, причем во 172 время путешествия я много с ними говорил. Затем, я, будучи в Париже, несколько раз виделся, как с Кайо, так и с Делькассе. Делькассе был знаком с моей женой, когда он приезжал в Петербург, тогда и познакомились - и поэтому Делькассе несколько раз катался с моей женой и подростком дочерью в автомобиле в окрестностях Парижа и ездил показывать им Версаль.
В июне месяце 1899 года умер Наследник-Цесаревич Георгий Александрович и Наследником Престола был объявлен Великий Князь Михаил Александрович. По моему мнению, объявление Великого Князя Наследником Престола не вытекало непосредственно из закона: по закону само собою разумеется, что если у Государя до его смерти не было бы сына, то Михаил Александрович вступил бы на престол прямо, как лицо Царствующего дома, имеющий первенствующее право на Престол. Но объявление его Наследником было в таком случае неудобно, ибо в это время Государь был уже женат и следовательно мог всегда иметь сына, что и случилось, так как после четырех дочерей у Государя, наконец, родился сын, нынешний Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, которому в настоящее время минуло только семь лет, но тем не менее с рождением его пришлось как бы разжаловать Великого Князя Михаила Александровича из Наследников и ввести в ряды просто Великих Князей.
Как я говорил, Наследник Цесаревич Алексей Николаевич явился на свет, когда у Государя было четыре дочери и поэтому одно время, насколько мне было известно от бывшего министра юстиции Николая Валериановича Муравьева, у Их Величеств как бы появилась мысль, или вернее вопрос, нельзя ли в случае, если они не будут иметь сына, передать престол старшей дочери. Я подчеркиваю, что это не было отнюдь решение, а лишь только вопрос. Этим вопросом занимался, как Николай Валерианович Муравьев, так и Константин Петрович Победоносцев, который к такой мысли относился совершенно отрицательно, находя, что это поколебало бы существующие законы о престолонаследии, изданные при Императоре Павле и которые имели ту весьма важную государственную заслугу, что с тех пор русский престол в смысле прав на престолонаследие сделался устойчивым и прочным.
После посещения мною парижской выставки в 1900 г. я отправился через Петербург в Крым. В Крыму, кроме меня, были министр граф Ламсдорф, военный министр Куропаткин, конечно, 173 министр двора барон Фредерикс, Великий Князь Михаил Николаевич. Я жил в доме министерства путей сообщения, на шоссе, идущем из Ялты в Ливадийский дворец. Вскоре после моего приезда Его Величество заболел инфлуэнцой и по обыкновению не желал серьезно лечиться. Это как будто семейная Царская черта. Его Отец, по моему глубокому убеждению, умер преждевременно потому, что начал лечиться серьезно, когда уже было поздно. Главный диагноз болезни производился профессором Военно-Медицинской Академии Поповым, который по моей мысли был вызван из Петербурга, так как до этого времени Государя лечил лейб-медик старик Гирш, хирург, который, если когда-нибудь что и знал, то наверное все перезабыл. По диагнозу этого профессора оказалось, что Государь Император болен брюшным тифом.
Государь Император болел тифом в Ялте с 1-го по 28 ноября; только 28-го ноября процесс тифа
