советовал Ей вызвать графа Ламсдорфа. Он был немедленно вызван и подтверждал мои предсказания, но по обыкновенно мягко и уклончиво. Затем мне известно, что Императрица говорила с сыном и Его Величество вполне Ее успокоил, заявив, что Он войны не хочет. Тем не менее, когда Государь меня уволил, Императрица Мария Феодоровна поняла причину моего увольнения и пригласила в тот же день меня завтракать в своем семейном кругу и была особенно относительно меня любезна. О делах не говорила, но только сказала, что Она чует, что Плеве доведет Государя до беды, прибавив, 'не даром мой покойный муж ни за что не хотел назначить Плеве на самостоятельный пост'.
Возвращаясь из Парижа в Берлин, я виделся с членом палаты господ Эрнестом фон Мендельсон- Бартольди, лицом близко знающим канцлера кн. Бюлова и пользующегося уважением Германского Императора. Он часто наедине или в интимном кругу у Императора завтракал и обдал. Мендельсон мне тогда передавал, что император очень смущен, что наш Государь находится у него в империи и не показывает никакого желания с ним видеться. 259 Такие отношения происходили потому, что Вильгельм довольно строго и свысока относился к великому герцогу Дармштадтскому, брату нашей Императрицы. Я просил передать Бюлову, что очень ему советую устроить свидание Императоров и что для сего пусть Вильгельм сделает первый шаг.
Затем свидание состоялось в Потсдаме, на обратном пути Государя из Дармштадта. Оно было кратковременное, в течение одного дня. Император Вильгельм был наедине с Государем, лишь предложив ему сделать прогулку в шарабане в парке.
После этого свидания Император Вильгельм рассказывал, что он был весьма удивлен, что в течение всего времени Государь с ним ни слова не говорил о политике вообще и, в частности, относительно дел на Дальнем Востоке. Может быть, это произошло вследствие того, что Государь чувствовал, что в сущности Император Вильгельм Его вовлек в капкан Дальнего Востока, вырвав согласие на Киао-Чау или, может быть, вообще Ему было неприятно выслушивать советы, может быть, благоразумные, а, может быть, коварные, немецкого Императора.
Государь не возвратился прямо в Петербург, а пробыл нисколько недель в Царстве Польском (в Скерневицах). Граф Ламсдорф вернулся в Петербург, да он и не был нужен, так как переговоры с Японией вел Алексеев. Граф Ламсдорф не терял еще надежды вывернуться и избегнуть войны, но при разговорах со мною я всегда разбивал его иллюзии, которые, впрочем, исходили не от разума, а от нервного желания, чтобы войны не было. Думать, что не будет войны, мог только тот, кто не знал характера (или бесхарактерности, как хотите) Государя и всю обстановку, неизбежно влекшую к войне. Я чуял, что во главе всего стоит Плеве, но он не демонстрировался. Когда он был убит и стали разбирать его кабинет, то оказалось, что все документы, касавшиеся дел Дальнего Востока, или в подлинниках, или в копиях, очутились у него. Бумаги его разбирал И. Н. Дурново.
Все бумаги, касавшиеся Дальнего Востока, Его Величество приказал передать адмиралу Абазе, управляющему делами комитета Дальнего Востока, сподручному и родственнику Безобразова. О нем говорить много не стоит.......*
260
ГЛАВА 20 Война с Японией
О разговоре японского посланника Курино со мною на придворном балу в Зимнем дворце по поводу переговоров о Корее и Манджурии и осведомления об этом мною гр. Ламсдорфа. О начале войны с Японией и торжественном молебне в Зимнем дворце по этому случаю. О разговоре Куропаткина с Плеве по поводу войны.
О назначении адмирала Алексеева главнокомандующим и его прежней карьере. О назначении ген. Куропаткина командующим армией. Разговор между мною и Куропаткиным перед его отъездом в армию. О разногласии между Куропаткиным и ген. Ванновским о потребных силах для войны. О поездках их Величеств для напутствия войск, раздаче войскам икон и злой шутке ген. Драгомирова по этому поводу. О главных этапах войны.
* По возвращении моем в Петербург как то заехал ко мне Курино, японский посланник, человек умный, и его point d'honneur как посланника был, чтобы войны не было. Он любил Poccию, насколько японец мог ее любить. Он мне передал, что переговоры ведутся так, что Россия видимо хочет войны. Япония дает ответы немедленно, а Россия через недели или месяцы.
Ламсдорф ссылается на Алексеева. Розен и Алексеев на то, что Государь в отъезде.
Если бы в это время Россия не делала приготовления к войне, то Япония могла бы не беспокоиться. Между тем со всех сторон говорят о приготовлениях. Общественное мнение в Японии все более возгорается и правительству очень трудно его удержать. Япония такая же независимая страна, как и всякая другая, для нее унизительно вести переговоры с каким то наместником Дальнего Востока, точно Дальний Восток принадлежит России или Россия протектор Дальнего Востока. Я отвечал, что сделать ничего не могу, так как вне власти, и советовал обратиться к графу Ламсдорфу. Курино ответил, что Ламсдорф играет роль передатчика и в этих пределах себя держит.
В конце года Государь переехал в Петербург и в начале января начались придворные балы, как ни в чем не бывало. *
На одном из них я встретил японского посла в Петербурге - Курино, который подошел ко мне и сказал, что он считает нужным меня предупредить, чтобы я повлиял на министерство иностранных дел, чтобы оно дало скоре ответ на последнее заявление Японии; что вообще переговоры с Японией ведутся крайне вяло, ибо на заявление Японии, в течение целой недели, не дается ответа, так что, очевидно, все переговоры с Японией об урегулировании Корейского 261 и Манджурского дела нарочито замедляются, что такое положение дела вывело из терпения Японию, что он как друг наш, умоляет дать скорее ответ, ибо, если в течение нескольких дней не будет дан ответ, то вспыхнет война.
Этого Курино я знал еще до моего ухода с поста министра финансов; он мне и графу Ламсдорфу в июле месяце 1903 года, за месяц до моего ухода с поста министра финансов, представил проэкт нашего соглашения между Японией и Россией относительно дальневосточных дел, который, если бы был принят, устранил бы разрешение дальневосточного дела посредством войны.
По моему соглашение это было вполне приемлемо и я на этом настаивал; но мои настояния ни к чему не привели и все это соглашение было послано на заключение наместника Алексеева. Там застряло, или вернее говоря, вследствие этого заявления и начались бесконечные переговоры, которые тянулись с июля до января и ничем не кончились.
Такое решительное заявление Курино заставило меня передать его слова графу Ламсдорфу; граф Ламсдорф мне ничего определенного не ответил, а сказал только: 'Я в этом отношении ничего не могу сделать, так как переговоры ведутся не мною'.
Это было так, в середине января.
В конце концов, во время мы ответа не дали и 26-го января японские суда напали на нашу эскадру, около Порт-Артура, и потопили несколько из наших судов, а 27-го января последовал манифест о войне.
На другой день был торжественный молебен в Зимнем дворце; молебен этот был довольно печальный в том смысле, что тяготело какое-то мрачное настроение.
Когда Его Величество вышел из церкви и направился в свои покои, я был недалеко от Его Величества; когда Государь проходил мимо генерала Богдановича, Богданович закричал ура и это ура было поддержано только несколькими голосами.
Затем, в тот же самый день, я видел Его Величество проезжающим около моего дома на Каменно- островском проспекте, в коляске с Императрицей; Государь ехал с визитом к принцессе Альтенбергской. Его Величество, проезжая мимо моего дома, обернулся к моим окнам и, видимо, меня увидел, - у него было выражение 262 и осанка весьма победоносные. Очевидно, происшедшему он не придавал никакого значения в смысле, бедственном для России.
* Началось ужасное время. Несчастнейшая из несчастнейших войн и затем, как ближайшее последствие - революция, давно подготовленная полицейско-дворянским режимом или, вернее, полицейско-дворцово-камарильным режимом. Затем революция перешла в анархию. Что Бог сулит нам далее? Во всяком случае еще много придется нам пережить. Жаль Царя. Жаль России. Сердце и душа
