желая сказать: слыханы ли когда подобные обвинения? Виллац побледнел и остановился.
– Одну минуту! – сказал он, поворачивая назад. И пошел тихонько, снимая на ходу перчатки.
– Вон идет зятек, – сказал Аслак, – давайте поздороваемся с зятем!
Виллац подходит к нему. Мелькнуло в воздухе, и Аслак на земле. Что такое – он ударил рукой! О господи, вот так кулак, твердый, английский, ни звука со стороны жертвы, а в нем самом какой-то срыв, гибель!
Толпа отступает, кто-то пятится задом, Виллац идет за ним.
– Это меня вы хотите, но ведь я ухожу, – жалобно говорит Конрад.
Услышав эти слова, товарищи вспоминают, в чем дело: их просили сейчас же приниматься за работу или уходить. А вот возвращается и помещик, начальник, хозяин идет, все может остаться по-старому, стоит им только вернуться на свои места. Ударил ведь не хозяин, хозяин не дрался…
Они начали подталкивать друг друга и шептаться, по двое отходят к работе. А беднягу Конрада трусливо предоставляют самому себе. А Конрад покидает Аслака. В этом вся беда: они приехали сюда на велосипеде, ходя в сапогах с пряжками и сезонных костюмах от Теодора из Буа, они применились к внешней и не имеющей цены стороне народившегося городка, но характер их не изменился. Да, все ничтожество их налицо.
Господин Хольменгро имел очень удивленный вид, но он был бы глупцом, если б не испытывал удовольствия. Господин Хольменгро – глупец? Все, только не это. Но он был, видимо, сбит с толку.
– Извините, что я заставил вас присутствовать при этой сцене, – сказал ему Виллац.
Аслак пошевелился и сел, он хватается за голову, встает, разыскивает свою фуражку и уходит. Пройдя несколько шагов, он оборачивается и смотрит на своих господ, потом идет вниз по дороге. Внизу он нагоняет Конрада. Они идут к начальнику пристани за расчетом.
– Да, вот так оно и есть, – говорит господин Хольменгро в пространство.– Или, что это я хотел сказать? – говорит он.– Вот я несколько лет просил их, а они только упрямились. Бертель, куда они девались? Пошли работать?
– Похоже на то.
– Они уступают перед кнутом, – сказал Виллац, нахмурив брови.
Господин Хольменгро качает головой, матрос в нем ухмылялся, но человек видел дальше: дня через три история, может быть, повторится, Аслак ведь не умер, дух его не умер.
Они идут по дороге, и Виллац говорит:
– Извините, в вашем деле я не при чем. Этот человек несколько раз потребовал, чтоб его допустили ко мне, и я пошел к нему по собственному почину. Я поздоровался с ним.
– Да, да, да, – сказал господин Хольменгро.
Был он жалок или умен? Боялся он обидеть свою опору? Или не хотел? Не годится сказочному королю обнаруживать себя слишком явно, лучше ему оставаться мифом. Но удивительнее всего было то, что господин Хольменгро вдруг начал ломаться и хвастать:
– Эти люди воображают, что я уже не богат, поэтому они и утратили ко мне уважение. Я несколько сократил производство, понес некоторые убытки, два раза повышал цену на муку, во всем этом они видят дурные предзнаменования. Ну, – он вдруг помолодел, и голос его стал энергичен, – у меня достаточно средств, чтоб терпеть убытки до конца жизни. Но ведь не могу же я сказать им этого. А средств у меня хватит!
Снова король! Ах этот Хольменгро, как он умел вынырнуть, блистая, из сказки и снова нырнуть, оставив за собой золотую дорожку!
– На востоке война, – сказал он.– Япония сейчас покупает тоннаж на вес золота.
Виллац взглянул на него. Да трезв ли этот человек? Виллац спросил из вежливости:
– А у вас разве есть дела и с Японией?
– У меня длинные руки, – ответил господин Хольменгро с улыбкой.– В свое время я вел дела с Кубой, с Порто-Рико, с Филиппинами, Антильскими островами, с Ямайкой.
Сказка. Да, конечно, господин Хольменгро – король. Он прибавил:
– Но не могу же я все это рассказывать этим людям, и потому они думают, что могут смотреть на меня сверху вниз. Между прочим, у меня давно был план, о котором я собирался поговорить с вами. Но я не хочу мучить вас сегодня, после этой сцены.
– Наоборот. Мне очень интересно…
– План зародился еще при жизни вашего отца, но я не успел обсудить его с ним. Вы владеете большими лесными пространствами, пастбищами на целые мили. Вы могли бы сдать их мне в аренду или продать.
– Там нет дичи, – ответил Виллац.
– Нет, дичи нет. Поэтому они для вас бесполезны. Я стал бы там пасти овец для экспорта.
Виллац кивнул головой: старики Кольдевины тоже развели сотни две экспортных овец.
– У меня было бы побольше. Я начал бы с малого, с тысячи штук, но постепенно увеличил бы. Ну, может быть, я начал бы с двух тысяч, но во всяком случае это – пустяки, в Мексике я видел совсем другие стада. Но, как вы говорите, там нет дичи, ни волков, ни медведей, скот может ходить без присмотра. В горах есть вода, он может пить, может доходить до самого моря, на берегу есть водоросли. Местами на горных площадках имеются небольшие скалы, которые могут служить прикрытием во время непогоды. Место очень подходящее. Подумайте об этом при случае и сообщите мне свое решение.
– Я подумаю.
Мужчины простились, и Виллац свернул к своей усадьбе. Она виднелась перед ним в профиль, со всеми
