Они здорово поранили друг друга ужасными словами, с чисто военной или разбойничьей злобой – и это в дни помолвки! Да, но ведь потом не будет хуже, не может быть хуже. По крайней мере, им не грозит неприятность – прожить жизнь в супружестве и испытывать тошноту при воспоминании о былой приторной сладости. Они были незаурядные влюбленные.
Простуда и носовой платок снова по боку, Марианна скользили по дороге, как всегда, могла говорить и думать. Вот стайка кричащих сорок преследует человека на дороге, навстречу идет Ларс Мануэльсен в двубортной куртке с восемью пуговицами, он до такой степени чувствует себя отцом великого человека, что полагает, будто может останавливать всех, он останавливает Марианну:
– На месте вашего отца, я перестрелял бы всех этих проклятых сорок, – говорит он.
– Тебя все еще не оставляют в покое сороки?
– Нет. Сороки гоняются за мной, куда бы я ни пошел, это сущий крест, люди смеются надо мной, а мне это не нужно. Это ваши сороки.
– Не следовало тебе ссориться с сороками, Ларс.
– Почему это? Тварь и нечисть, вот я им всем до одной положу отравы!
– Говорят, они мстят.
– Они уже и так отомстили. Я у всех на языке, просто некуда деваться. Люди обвиняют меня в краже у вашего отца, только бы мне найти против них свидетелей! Но я уж написал моему сыну Лассену, чтоб он вызволил меня.
– А, так Лассен приезжает?
– Он, Лассен, такой человек, что приедет, если найдет для этого досуг и время…
Марианна встречает Антона. Он нашел свою палку и идет проводить Марианну. И он тоже полон насмешек?
– Ну, что же, все уладилось с золотом?
– Нет, не уладилось, – отвечала она.– И я убедительно вас прошу не подвергать меня впредь таким неприятностям.
– Униженно прошу вас простить меня!
– Мое прощение зависит от вашего будущего поведения.
– Мое поведение будет исправлено. Позвольте мне надеяться на вашу благосклонность!
Низко поклонившись, Антон пошел по дороге на пристань и в гостиницу. Но дойдя до поворота и убедившись, что Марианна не следит за ним, он свернул к реке и направился берегом к кирпичному заводу. Там он без церемоний отворил дверь и вошел к Виллацу.
– Здравствуй, – сказал он.– Вот я. Я тебе нужен за чем-нибудь?
– Нет, – ответил Виллац.– Разве только, чтоб попросить тебя не приходить сюда и не мешать мне.
– Ты хочешь отделаться словами, – раздраженно сказал Антон.– Это тебе не удастся!
– Твои грубости оставляют меня совершенно хладнокровным, они меня не волнуют, – ответил тот.
Раздражение Антона было велико:
– Это не удастся, хотя бы даже один из нас остался на месте!
– В том, что ты говоришь, есть известная доля смысла, – сказал Виллац раздумчиво и пуская в ход все свое благоразумие.– Потом можешь лечь вон там, на диване, и выспаться.
– Опять болтовня! Положим, я не привык к боксу, к работе английской мясорубки, но я умею фехтовать.
– А я не привык к французским вязальным спицам.
– Хорошо, но ведь мы оба умеем стрелять? Виллац громко рассмеялся и сказал:
– Разумеется, ты смешон! Ну, да ладно, ты захватил с собой из чего стрелять?
– Нет. Да вот у тебя револьверы на стене. Правда, какие-то жалкие огрызки вершков по шести длиной.
– Восьми вершков, – беспристрастно поправил Виллац. И он подробно описал револьверы, не горячась, без высоких фраз: – Посмотри на них, они блестят и опасны.
Но Антон все же был недоволен и злился:
– Ты наверное испортил их, потому что ожидал меня, – сказал он.
– Разве только для того, чтоб ты не пришел и не наделал себе вреда, сумасшедший ты человек. Могу я узнать, зачем ты пришел ко мне?
– Тебе это все еще не ясно! – в бешенстве спросил Антон.– Я пришел поколотить тебя.
Бледность разлилась по лицу Виллаца. Он встал и ответил:
– Если б я не знал тебя, я мог бы принять это всерьез.
– Я пришел поколотить тебя за то, что ты ходишь и подсматриваешь!– закричал Антон, окончательно выйдя из себя и подпрыгивая.– Ты потерял всякий стыд, ходишь и подсматриваешь…
И тут случилось, что Виллац – этот человек, умевший говорить и молчать с дурацким спокойствием, умевший стерпеть многое, умевший ударить, умевший и спустить – на этот раз ударил. И ударил очень основательно. Но Антон только одну секунду пролежал у стены. Вскочив, он дикими глазами уставился на
