При этом он зыркнул на уборщицу, моющую лестницу. — Береженого и Бог бережет.
Началась презентация присутствующих. Итальянцы очаровательно улыбались нам. Звучали имена и приветственные слова, сред которых запутывались обороты типа: «Мне весьма приятно», «Удовольствие исключительно с моей стороны», «Не могу описать, насколько я рад» или, наконец: «Для меня огромная честь, познакомиться с такими знаменитостями!»
После обмена рукопожатиями господин де Стина, видимо, не слишком довольный собой, посчитав, что приветствие — несмотря ни на что — выглядело слишком прохладным, еще раз заверил нас в своей откровенной симпатии и восхищении, которое он питает к группе «То тут, то там». В завершение этой сцены, в которой итальянцы не дали Нузану вставить хотя бы словечка, старец еще раз горячо поблагодарил нас за то, что мы соблаговолили прибыть на остров Капри.
Поскольку последнее его предложение было несусветной ложью, господин де Стина, опасаясь, чтобы мой коллега не взорвался (и так уже разозленного всей этой комедией), схватил нас за руки, затянул в «нашу» спальню, плотно закрыл дверь и, только когда удостоверился, что под окном никого нет, дрожащим голосом произнес слова, весьма заставляющие задуматься:
— Молю вас, заклинаю всем святым, не будем уже говорить о таких мелочах, как это несчастное, хотя и неизбежное похищение, ведь речь идет о судьбе, об угрозе безопасности… о жизнях миллиона человек.
— О жизнях миллиона человек? — повторил Нузан.
— Тише! — прошипел господин де Стина. — Он явно нервничал. — Не время жалеть розы, когда горят леса!
Несколько раз он быстрым шагом прошел от стены к стене. Когда же я спросил, что он, собственно, имеет в виду, тот, без слова, выскочил из комнаты.
Старик вернулся через минуту и тяжело уселся на кровати, пряча сморщенное лицо в костистых ладонях. Сейчас он был тихим как ягненок.
— Я не спал две ночи, — со стоном произнес де Стина, уставившись в пол. — Вы должны извинить меня! Вот уже четыре дня я кручусь между Римом и Неаполем, потому что меня допустили до тщательно хранимой тайны, но есть дела, которые по телефону никак не решишь. Впрочем, у всех нас нервы на грани…
Он поднялся.
— Вы очень бегло говорите по-английски, — нейтральным тоном заметил я.
— Спасибо, — деланно усмехнулся тот. — Прошу вас потерпеть несколько минут. Через четверть часа мы соберемся наверху, где вы узнаете необходимые подробности всего дела. Нам пришлось привезти вас из Лондона, поскольку там вас было бы убедить намного сложнее. Понятно, что мы осуждаем методы, применяемые людьми, которым, не подумав, поверили эту деликатную миссию: за применение насилия они будут наказаны, вы же получите компенсацию. Но даже высокий гонорар, который вскоре предложит вам господин Мельфеи взамен за все понесенные до сих пор потери в счет предусматриваемых расходов, не сможет дать вам полного морального удовлетворения. Он не сможет удовлетворить вас — артистов такого масштаба! Поэтому, прежде всего, примите мои извинения. Я прошу прощения торжественно и весьма сильно, прошу его от имени… — тут он заколебался. Ой, от усталости просто падаю. Лучано покажет вам путь. До встречи наверху!
Ультиматум
Комната, куда нас завел дежурящий на втором этаже агент, была большой и мрачной. Одну стену в ней покрывали застекленные полки с книгами, и потому впоследствии — про себя — я называл ее библиотекой. За некоторыми исключениями, такими как телевизор и стерео проигрыватель, обставлена она была тяжелой мебелью девятнадцатого века. В округлом углу — напротив занавешенных шторами окон — стояло открытое фортепиано. За ним сидела тринадцатилетняя девочка, как потом оказалось, внучка господина де Стины, владельца Бриллиантового Поместья. За накрытым для обеда столом нас ждало пять человек. Два стула было свободных, их и предложил нам занять хозяин виллы.
Мы уселись между двумя уже не молодыми, встреченными ранее дамами, напротив де Стины, которого сопровождали представленные нам в коридоре мужчины: Альдо Мельфеи, пристойный, видимо, сорокалетний, но уже седеющий; и очень толстый итальянец с черной бородой и трудной для запоминания фамилией. Когда мы входили, дамы выражали свой восторг талантами Паолы (игравшей здесь на фортепиано перед нашим приходом). Сразу же за нами вошел официант. Девочка поцеловала деда, поклонилась собравшимся и вышла из комнаты. Тогда же хозяин дал знак официанту открыть бутылки и наполнить тарелки.
Еда была превосходная. Во время обеда разговор крутился вокруг дел — как мне показалось — совершенно несущественных (во всяком случае, там, где речь идет «о жизни миллиона человек»). Итальянцы очень хвалили группу «То тут, то там» (при этом стало ясно, что они о нас практически ничего не знают); мы же, чтобы сменить щекотливую тему, задавали им вопросы, касающиеся туристических приманок Италии, так что мы болтали про активность Везувия, о руинах Помпеи, о Неаполе, который стоило увидеть, чтобы потом умереть, о пропастях на дороге из Салерно в Амальфи, на которой легко свернуть себе голову; о пропитанной Солнцем Ли гурии, где царит вечная весна, поскольку горы защищают ее от северных ветров.
После обеда хозяин отослал официанта, подозвал прохаживавшегося под дверью агента и приказал ему следить в оба, чтобы никто, абсолютно никто не мог заглянуть к нам в комнату. Когда мы остались сами, соседка Нузана (частенько искажающая разные слова в беседе, которую мы вели по-английски) неожиданно выпалила:
— Господа простят этот неприличный вопрос: Вы холостяки?
Мельфеи закашлялся.
— По-видимому, вы имели в виду «нескромный» вопрос, — поправил ее де Стина.
Женщина смешалась. Она была очень высокой, к тому же волосы скалывала на самой макушке, что стало причиной того, что за столом она доминировала над всеми.
— Ну конечно же, я имела в виду «нескромный вопрос». Простите. Так вот, вы еще холостяки?
— Да, — ответил на это Нузан, весьма заинтригованный ее тоном.
— А я вообще разведенный, — дополнил я.
Обе дамы склонились над столом, обменявшись значащими взглядами.
— Это очень способствующее обстоятельство, — сообщил де Стина.
— Отлично! — обрадовался бородач.
Не успели мы остыть, как рыжая дама перебила мужчин, задав нам другой дурацкий вопрос:
— Вот еще, что бы мы хотели знать: Смоли бы вы — действуя из самых благородных побуждений — способны бы вы были разыграть некую… деликатную мистификацию, все подробности которой были бы отрежиссированы нами, если бы от успеха вашей исключительной миссии зависела безопасность обитателей крупного города?
Я почувствовал на колене сжимающиеся в кулак пальцы Нузана и услышал под ухом его тихий свист.
— И что же это за «деликатная мистификация»?
Отголосок этого вопроса звучал в тишине еще несколько секунд, пока синьора Воне (именно так звали эту нетипичную итальянку) не обратилась к своим землякам с огнем в глазах, как бы желая сказать: «Ворота открыты.
Первым на ее немой призыв отреагировал молчавший до сих пор Мельфеи:
— Поначалу мы попросим вас дать нам присягу, что по данному вопросу, уже получив возмещение в размере миллион долларов, вы сохраните абсолютное молчание.
— Если я правильно понял, эти деньги вы предлагаете нам взамен за потери, понесенные нами в Лондоне, откуда мы насильно были похищены во время идущего там фестиваля, а так же вы просите о том,
