Я думал, вы сами бывали на Мальте и теперь узнали.
А тем временем мадам Шёнинг в свою очередь столь же демонстративно пропускала мимо ушей речи своего мужа. Господи, до чего ей знакома его худая спина с торчащими, костлявыми плечами. Она снова начинает тихо наигрывать, лишь бы не слышать его голос.
— Вы ведь раньше водили корабли, — гнул своё Мак, — вот я и подумал, что вы, может быть, побывали и на Мальте.
Слабая улыбка скользнула по лицу смотрителя.
— Вообще-то я бывал на Мальте.
— Вы только подумайте!
— Но когда я вижу хельгеланнский пейзаж, я не могу его узнать только по той причине, что бывал в Норвегии.
— Нет, конечно, да-да, конечно, — отвечал Мак, а про себя подумал, что перед ним стоит идиот, с которым надо держать ухо востро, и не имеет смысла развлекать его светской беседой.
Потом Мак выпил на пару с Бенони и сказал такие слова:
— Видишь ли, дорогой мой Хартвигсен, всё это я получил по наследству, мебель, и вот эту сахарницу, и картины на стенах, и серебро, и всё, что ни есть в доме. Это та доля наследства, которая попала в Сирилунн, а вторая доля отошла моему брату Маку в Розенгоре. После меня всё это, верно, перейдёт к тому, кто даст на торгах самую высокую цену. Смотри тогда, не упусти случая, Хартвигсен.
— Ну, ещё не известно, кто из нас умрёт первым.
На это Мак лишь покачал головой. Затем он подошёл к мадам Шёнинг, он никак не мог допустить, чтобы она сидела вот так одна.
А Бенони стоял и думал: «Мак всё это говорит просто так, для разговора, у него ведь есть родная дочь, ей всё и достанется, чего ж он меня зря распаляет?».
— Видите ли, мадам Шёнинг, с тех пор, как скончалась моя жена, инструмент так и стоит без дела. Играть на нём некому. Но не могу же я его просто выбросить, это дорогой инструмент.
Мадам Шёнинг задала вполне разумный вопрос:
— Но ведь ваша дочь, она, наверно, играла, когда жила дома?
— Нет, она не умела. У баронессы Эдварды нет интереса к музыке. Представьте себе! И это у меня, который готов идти за тридевять земель, лишь бы послушать музыку. Вот Роза Барфуд играет, когда заходит ко мне, она очень музыкальная.
Тут у Бенони возникла любопытная и довольно безумная мысль: а что если потягаться с баронессой и выманить этот рояль у Мака? И водрузить у себя в комнате, потому как ближайшим же летом рояль может ему очень даже пригодиться. А что если и Мак завёл этот разговор не без умысла?
Гости в столовой тем временем расшумелись, они явно затеяли там игру, мужчины и женщины, они громко хохочут, пренебрегая святостью вечера, слышно, как падает на пол рюмка.
— Вы, я вижу, интересуетесь картинами, — возобновляет Мак свой разговор со смотрителем. — А вот здесь, глядите, побережье Шотландии. Такое пустынное и унылое место!
— И очень своеобразное, — говорит смотритель.
— Вы так думаете? Но ведь здесь ничего не растёт, здесь только камни да песок.
— Ну да.
— Так что же?
— Песок очень красиво окрашен. А это базальтовые столбы. Но вообще-то на камне и песке много чего растёт.
— Да, кое-что растёт.
— На горе стоит сосна, с каждым днём она наливается соком от руды и смолы, она не клонится в бурю, а знай себе стоит и звенит под ветром.
— Конечно, с этой точки зрения... — соглашается Мак, дивясь на многословие смотрителя.
— Есть такое растение по имени асфодель15, — продолжает смотритель, ещё больше усугубляя своими речами удивление Мака. — Стебель у него высотой с человека, а на стебле сидят редкие фиолетовые цветы. И там, где оно растёт, там не растёт больше ничего, это примета мёртвой земли, песка, пустыни.
— Удивительно, удивительно! И вы своими глазами видели этот цветок?
— Ну да! Я его даже сорвал.
— Где же?
— В Греции.
— Удивительно! — повторил Мак, всё больше досадуя на этого идиота. — Ваше здоровье, мадам Шёнинг, — воскликнул он и тем спасся от продолжения разговора.
И в ту же минуту ожили длинные часы у стены и пробили одиннадцать резких ударов.
— Разрешите подлить вам капельку, мадам Шёнинг, — говорит Мак.
— Нет-нет, спасибо вам большое, но нам пора домой, — отвечает мадам Шёнинг, — за лампой приглядывает один только Эйнар, больше никого.
Ещё несколько слов о маяке, мадам Шёнинг уже встала и готова к прощальному рукопожатию, но поскольку Мак начинает её расспрашивать об их глухонемом сыне Эйнаре, она забывает своё намерение и опять садится.
Вдруг, глянув на часы, смотритель говорит:
— Да, уже одиннадцать, как я вижу. Пора домой, к маяку.
Он сказал это с таким видом, словно его жена ещё ни звука не проронила, он как бы начал возводить свои словесные построения на голом месте, до такой степени слова жены ничего для него не значили. Допив свою чашку, он попрощался за руку с Маком, пожелал ему спокойной ночи и пошёл к дверям, но у дверей снова загляделся на какую-то картину. Мадам Шёнинг тоже не проявила ни малейшей поспешности и, прежде чем уйти, довела до конца свой разговор с Маком. А муж, один и сам по себе, вышел следом, потому что именно в этот миг завершил разглядывание картины.
Бенони и Мак остались вдвоём.
Шум в соседней комнате становится всё громче, взвизгивает одна из женщин, слышен глухой звук падения.
— Ишь, как они там развлекаются, — улыбается Бенони. Таким тоном, будто сам он никогда не принимал участия в подобных развлечениях.
Но Мак ничего не отвечает и не поддаётся на доверительный тон. Он закрывает рояль, дует на крышку и протирает её батистовым носовым платком. Правда, он скорей всего просто хочет показать Бенони, какой это дорогой и редкий инструмент.
— Не хочешь ещё стаканчик? — спрашивает он у Бенони.
— Нет, большое спасибо, — отвечает Бенони.
В соседней комнате громко запевает пекарь. Товарищи шикают на него и говорят, что он пьян. Пекарь громко протестует. Лишь изредка можно различить в общем шуме отдельные голоса.
— Извини, я на минутку, — говорит Мак, — намешай себе ещё стаканчик, я только...
И с этими словами он выходит на кухню. Наверно, чтобы отдать какие-нибудь распоряжения. Он встречает там свою экономку, и Бенони слышит, как он ей говорит:
— Если пекарь устал, бочар и Уле-Мужик могли бы отвести его домой.
Ни одного сердитого слова, ни одного упрёка по адресу злополучного пекаря. Но Бенони, он же парень не промах, он только покачал головой и подумал про себя: Мак разом спроваживает трёх мужиков, а их жёны, между прочим, остаются.
Далее Мак продолжает свой разговор с экономкой:
— Надеюсь, вы будете так любезны и не забудете про воду для моей ванны.
— Да.
Тут только Бенони смекает, что на дворе поздний вечер и что Мак вот-вот уйдёт к себе. Маковы ванны славятся во всей округе, он так часто их принимает, что все о том знают. У него есть пуховая перина и подушка, на них он и лежит преудобно в своей ванне. Вообще, про его ванну рассказывали прелюбопытные вещи, про ванну и про тех, кто помогал ему купаться, и про четырёх серебряных ангелочков на столбиках его постели.
