и лишились занятного зрелища. Их взгляды не предвещали Эдеварту добра: этот пришлый нурланнец слишком быстро возвысился в их посёлке, от простого работника до приказчика в лавке, а теперь вот сбил с ног гармониста и испортил им танцы, они приняли сторону Хокона, как-никак, а он свой, местный, и стали угрожать Эдеварту. Это его не испугало, он не отступил ни на шаг, но один парень из посёлка подошёл к нему слишком близко, и Эдеварт ударил его. Все они были пьяны, в том числе и Хокон Доппен, руки и ноги не слушались его, иначе он постоял бы за себя, наконец Хокон кое-как встал и смущённо засмеялся. Лувисе Магрете стряхнула с него снег.
Мы с тобой ещё потолкуем! — крикнул он Эдеварту; за те минуты, что он лежал л снегу, Хокон почти протрезвел, разозлился и теперь опять начал махать кулаками. Лувисе Магрете закричала, кто-то из друзей пытался образумить Хокона, поднялся шум, но Эдеварт не двигался с места и молчал.
Что тут происходит? — раздался вдруг чей-то голос. Это был Кнофф. Он внимательно оглядывал собравшихся.
Всё в порядке, ответили ему. Но кое-кто счёл, что лучше сказать хозяину правду, ведь он сам возвысил этого чужака и наверняка покровительствует ему: Да это всё Хокон Доппен затеял, ничего страшного.
Кнофф глянул на Хокона: Если хочешь остаться здесь до утра, ступай спать!
Могу хоть сегодня уйти домой! — сердито ответил Хокон.
Твоя воля! — сказал Кнофф и отвернулся.
Уважение к хозяину не позволило никому его ослушаться, Хокона увели спать, и в усадьбе воцарился покой.
Эдеварт долго бродил по усадьбе, всё было залито лунным светом. После всех событий этого дня ему бы тоже стоило пойти и лечь, но в некоторых домах ещё горел свет, в том числе и в небольшом доме, где обычно находили приют оставшиеся на ночь покупатели. Что это означало? Да только то, что было ещё не поздно, и Эдеварт ещё не потерял надежду, что Лувисе Магрете выйдет из дома и поговорит с ним. Он так хотел этого, так ждал её! Но Лувисе Магрете сидит небось там сейчас со своим мужем и даже не собирается выходить на улицу. А коли и выйдет? Неужели он думает, будто она одобрит то, что он проучил её мужа? Она даже не оценила его мужества, всё было напрасно.
Нет, он для неё больше ничего не значил. Август сказал бы: скатертью дорога, и дело с концом, Эдеварт же, человек нежного склада, горевал, и ему было жаль себя. Возбуждение сменилось бессилием, и он стал думать, что Лувисе Магрете, верно, греется сейчас у печки, дым из трубы, правда, не шёл, но сегодня она промочила ноги, и юбка у неё тоже была мокрая от снега, нужно же ей высушить своё платье.
Покойной ночи! — мысленно сказал он ей и ушёл.
Ему захотелось спуститься к пакгаузам. Что он здесь делает, в этом чужом посёлке? Он мог бы жить сейчас дома, в Поллене, и отправиться зимой на Лофотены или летом в Вестеролен на лов сайды, он мог бы войти в артель и запирать сельдь в заливах, мог бы отправиться на лов в Финнмарк, мог бы заняться чем угодно и радоваться жизни. А потом женился бы на юной Рагне и жил в доме своих родителей, держал скот, выращивал картофель и сеял ячмень для своей семьи — и не нужно было бы ему бродить зимними вечерами, как сейчас, терзаясь мукой и любовью...
От беспросветного одиночества в Эдеварте вспыхнула тоска по дому, ему захотелось вернуться в Поллен, пусть его родное селение было бедное, но как там светло и прекрасно летом, сколько там хюльдр20 и водяных, а зимой можно услышать старинные предания, нет на земле другого такого места! А как дивно смеялась Рагна, когда была маленькой, впрочем, и подростком тоже, да там все дети хорошели, когда смеялись, и опять-таки если подумать, то больше нигде в мире нет таких изумительных гор, как у него на родине. Уже в марте туда прилетают скворцы, вскоре после них — серые гуси, этот волшебный плуг из птичьего гомона и крыльев, бороздящий небо, перед которым отец и мать научили его замирать и снимать шапку! Боже, как ему хотелось домой, домой, он пойдёт на север на шхуне Кноффа и с Лофотенов вернётся в Поллен, тогда он будет там всего через два месяца. В лесу уже будут линять заяц и куропатка, и ручьи вздуются от воды подо льдом, и на вербе опушатся почки... А как называются эти птахи, что кружат вокруг домов, на юге он таких не встречал, серо-желтые, неприметные и до смешного маленькие? Эдеварта охватило горячее сострадание к этим крохам, как голодно им, верно, бывает зимой; он заметил, что плачет, и сердито сказал себе: Какие-то жалкие птицы, да мне безразлично, есть они там, дома, или их давно уже нет. Это всего лишь воробьи и овсянки, мусор, а не птицы, слышишь!
Эдеварт громко шмыгнул носом и запел, чтобы подбодрить себя. Вы так поздно гуляете, да ещё и поете? — вдруг спросил у него кто-то.
Он уже вернулся в усадьбу, и возле людской его остановила экономка Эллингсен. Экономка была в меховой шубке и, судя по её раскрасневшемуся лицу, уже давно вышла из дому; кого, интересно, она тут поджидает и догадалась ли, что с ним творится?
Да, хожу и пою, ответил он. Хотел проверить, заперты ли пакгаузы, и спустился на берег. А вот вы почему так поздно не спите?
Вышла подышать свежим воздухом. Я ведь целый день кручусь в доме.
Он хотел пройти мимо неё.
Здесь был какой-то скандал, сказала она. Вы, стало быть, искали этого Хокона Доппена? Никакого скандала не было.
Был, клянусь Богом! Видно, вы отчаянный человек, если затеяли с ним драку!
Он глуп, да к тому же напился, ответил Эдеварт, но внутри себя весь расцвёл от похвалы экономки. Хоть один человек здесь оценил его! А эта йомфру Эллингсен не так уж плоха: молодая, работящая, одна заправляет таким большим хозяйством и распоряжается прислугой. Не очень красива? Но у неё ладная, статная фигура, высокая грудь, круглые карие глаза, а сейчас она ещё надушилась приятными духами, Эдеварт с удовольствием вдыхал их аромат.
Берегитесь его, сказала она. Вам известно, что он однажды натворил?
Да, равнодушно ответил Эдеварт и прибавил заносчиво: Только я его не боюсь.
Экономка: Ведь вы знакомы с его женой? Гм... я недолго работал у неё осенью. Помогал ей по хозяйству.
Она вам нравится?
Похоже, экономка что-то разнюхивала, она наверняка следила за ним, видела, как он разговаривал с Лувисе Магрете, и, может быть, даже наблюдала из окна за дракой. Нравится, мне? — переспросил он. Мне её просто жаль. Только не думайте, что она жалуется, она никогда слова дурного не сказала о своём муже.
Да вы совсем замёрзли, сказала экономка. Ну-ка, разрешите!.. Она хотела прикрыть его полой своей шубки, но он со смехом уклонился, тогда она предложила ему пойти домой и вообще была очень заботлива. Ступайте спать, сказала она. Я провожу вас. А у двери эта йомфру Эллингсен, эта весёлая бестия сказала ему: Доброй ночи! Вы не пригласите меня зайти?
Он даже рот раскрыл от удивления: Что?..
Ха-ха-ха! — засмеялась она и ушла.
Под утро Эдеварт проснулся, оттого что кто-то бросил снежок в его окно. Он и его друг пекарь вскочили и выглянули в окно, но там никого не было — месяц зашёл за гору, а утро ещё не наступило. Эдеварт поспешно натянул на себя первое, что попалось под руку, и выбежал во двор; он был так влюблён, так тосковал, что в нём снова вспыхнула надежда. И он не ошибся, Лувисе Магрете ждала его за углом дома, дрожала от страха, но ждала.
Пожалуйста, не спи, сказала она.
Я и не сплю, Эдеварт был удивлён.
Понимаешь, он совсем спятил от вина.
Ты позвала меня, чтобы предупредить? — спросил он с благодарностью. Хотела меня спасти?
Нет. Впрочем, да, и это тоже, но... Не спи, пожалуйста. Я так боюсь! Она помедлила и побежала к дому, где ночевала вместе с мужем.
Всё ясно, она хотела спасти не его, а своего мужа, чтобы тот снова не натворил беды, не хотела, чтобы он ещё раз угодил в тюрьму! Эдеварт вернулся к себе, остаток ночи он пролежал без сна и
