Покупка совершилась в течение восьми дней. На участке не было ни построек, ни деревьев. Но его большое преимущество заключалось в близости реки и уединенности.
Мы решили, пока не будет построено постоянное здание, временно поселиться в палатках. Для кухни соорудили навес.
Население ашрама постепенно увеличивалось. Нас было уже более сорока мужчин, женщин и детей, пользовавшихся общей кухней. Идея о переселении принадлежала мне, а осуществление ее на практике было, как всегда, возложено на Маганлала.
Пока мы не построили постоянного здания, приходилось очень тяжело. Близился период дождей, за провизией надо было ходить в город, расположенный в четырех милях от ашрама. Пустырь вокруг кишел змеями, и жить в таких условиях с маленькими детьми было весьма рискованно. Общее правило гласило: змей не убивать; хотя должен признаться, что все мы и теперь не можем побороть чувство страха перед этими пресмыкающимися.
Правило не убивать ядовитых пресмыкающихся выполнялось и в Фениксе, и на ферме Толстого, и в Сабармати; причем каждый раз мы селились на пустырях, однако смертельных случаев от укусов змей у нас ни разу не было. В этом, как человек верующий, я ощущаю руку милосердного господа. Не надо придираться, говоря, что бог не может быть пристрастным и что у него нет времени вмешиваться в обыденные дела людей. У меня нет других слов для того, чтобы выразить существо дела, описать единообразные результаты моих опытов. Человеческий язык в состоянии лишь весьма несовершенно рассказывать о путях господних. Я сознаю, что они неописуемы и неисповедимы. Но если простой смертный осмеливается говорить о них, у него нет лучшего средства, чем собственная невнятная речь. Даже если считать предрассудком веру в то, что не случайными обстоятельствами, а милостью божией объясняется тот факт, что в течение двадцати пяти лет, несмотря на наш отказ от убийств, никому из нас не был причинен вред, я готов придерживаться этого предрассудка.
Во время забастовки фабричных рабочих в Ахмадабаде мы заложили основы ткацкой мастерской в ашраме, так как в то время жители ашрама занимались в основном ткачеством.
Прядение было еще недоступно нам.
XXII
Голодовка
В первые две недели рабочие проявляли большое мужество и сдержанность и ежедневно устраивали митинги. На митингах я напоминал им о клятве, и они в ответ кричали, что скорее умрут, чем нарушат слово.
Но постепенно стали появляться признаки упадка духа. Подобно тому как физическая слабость человека проявляется в раздражительности, так по мере ослабления забастовки отношение бастовавших, к штрейкбрехерам становилось все более угрожающим, и я начал опасаться какой-нибудь вспышки. На ежедневные митинги приходило все меньше народу, а на лицах присутствующих появились отчаяние и безнадежность. И вот однажды мне сообщили, что забастовщики начинают колебаться. Я очень встревожился и стал думать о том, как нужно поступить в сложившейся обстановке. Я уже имел некоторый опыт, так как принимал участие в грандиозной забастовке в Южной Африке, здесь же положение было иным. Рабочие дали клятву по моему предложению. Они повторяли ее ежедневно, и самая мысль, что они могут отказаться от нее, была для меня невыносима. Что скрывалось за этим — гордость или любовь к рабочим и страстная приверженность истине — кто знает?
Однажды утром на очередном митинге, на который я пришел, не зная, как поступить, я внезапно прозрел. Само собой с моих губ сорвалось:
— Я не притронусь к пище, если вы не сплотитесь и не будете продолжать борьбу до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение или пока вы сообща не покинете фабрик.
Рабочие были как громом поражены. По щекам Анасуябехн покатились слезы. Рабочие закричали:
— Не вы, а мы должны объявить голодовку. Будет чудовищно, если вы будете голодать из-за нас. Простите нас за нашу слабость, мы останемся верны своей клятве до конца.
— Нет никакой необходимости, чтобы вы объявляли голодовку, — ответил я, — достаточно будет, если вы останетесь верными своей клятве. Вы знаете, что средств у нас нет, и мы не хотим продолжать забастовку за счет общественной благотворительности. Поэтому необходимо как-нибудь заработать себе на жизнь, тогда забастовка, как бы она ни затянулась, будет вам не страшна. Что же касается моей голодовки, то я прекращу ее лишь тогда, когда дело будет улажено.
Тем временем Валлабхаи пытался найти для забастовщиков какую-нибудь работу при муниципалитете, но надежды на успех было мало. Тогда Баганлал Ганди предложил нанять некоторых рабочих для того, чтобы носить песок на стройку школы ткачества в ашраме. Рабочие приветствовали такое предложение. Анасуябехн показала пример. Она первая поставила себе на голову корзину с песком из русла реки, а за ней потянулся бесконечный поток рабочих с корзинами на головах. На это зрелище стоило посмотреть. Рабочие почувствовали новый прилив энергии и пришли в таком количестве, что нам стало трудно выплачивать им заработную плату.
Моя голодовка, однако, имела и свою отрицательную сторону. Как уже говорилось в предыдущей главе, я был в тесных, дружественных отношениях с фабрикантами, поэтому объявленная мною голодовка не могла не отразиться и на их решении. Будучи сатьяграхом, я знал, что не должен оказывать на них никакого давления, прибегая к голодовке, а предоставить им возможность действовать под давлением лишь самих бастующих. Моя голодовка была начата не из-за фабрикантов, а из-за прегрешения рабочих, вину которых как их представитель я разделял. Фабрикантов я мог только просить, объявлять же голодовку означало прибегнуть к насилию. И все же, хотя я и знал, что моя голодовка окажет давление на фабрикантов, как это в действительности и произошло, я не мог не начать ее, считая это своим долгом.
Я сделал попытку успокоить фабрикантов.
— У вас нет никакой необходимости сдавать позиции, сказал я им.
Но они не только холодно отнеслись к моим словам, но даже позволили себе несколько саркастических замечаний, на что имели полное право.
Во главе фабрикантов стоял шет Амбалал. К забастовке он относился непримиримо. Его непреклонная воля и искренность были настолько поразительны, что я проникся к нему симпатией. Борьба против него доставляла мне удовольствие. Но давление, оказанное моей голодовкой на оппозицию, во главе которой он стоял, сильно меня взволновало. Кроме того, жена Амбалала Сарладеви привязалась ко мне, как к родному брату, и видеть ее страдания из-за меня было выше моих сил.
В первый день заодно со мной объявили голодовку Анасуябехн и еще несколько друзей и рабочих. Мне с трудом удалось убедить их отказаться от продолжения голодовки.
В результате всего этого возникла атмосфера доброжелательства. Сердца фабрикантов оттаяли, и они стали изыскивать возможности для соглашения. В доме Анасуябехн они собирались для обсуждения всех вопросов. В дело вмешался и адвокат Анандшанкар Дхрува, назначенный, в конце концов, арбитром, и забастовка была прекращена. Я соблюдал голодовку всего три дня. Фабриканты ознаменовали прекращение забастовки раздачей рабочим сладостей. Таким образом, соглашение было достигнуто на двадцать первый день забастовки.
На митинге, созванном в ознаменование соглашения, присутствовали фабриканты и правительственный комиссар. Вот что он посоветовал рабочим:
— Вы всегда должны поступать так, как вам советует м-р Ганди.
Вскоре мне вновь пришлось столкнуться с этим самым господином. Но обстоятельства изменились, и вместе с ними изменился и он сам. Теперь комиссар предупреждал патидаров Кхеды, чтобы они не следовали моим советам!
Должен отметить еще один инцидент, связанный с раздачей сладостей, столь же забавный, сколь и печальный. Фабриканты заказали сладости в очень большом количестве, и возникла проблема, как распределить их среди тысяч рабочих. Решено было сделать это на открытом воздухе, вблизи дерева, под
