Таким образом, протест адвоката был отклонен. Я забыл, какое именно решение принял суд: то ли он утвердил решение арбитров, исправив ошибку, то ли предложил арбитру исправить ошибку.
Я был доволен. Мой клиент и старший поверенный также были удовлетворены результатами процесса. Я же еще больше утвердился в своем убеждении, что можно быть юристом и не подвергать опасности истину.
Однако пусть читатель помнит, что даже честность в работе адвоката не избавляет его профессию от основного порока.
XLVI
Клиенты становятс моими
помощника в работе
Различие между юридической практикой в Натале и в Трансваале состояло в том, что в Натале адвокатура была совместной; адвокат, принятый в число защитников, мог выступать и в качестве атторнея, в то время как в Трансваале, а также в Бомбее сферы деятельности защитника и атторнея разделялись. Адвокат имел право выбрать, будет ли он практиковать в качестве защитника или в качестве атторнея. Поэтому, если в Натале я был принят в адвокатуру защитником, то в Трансваале я добивался стать атторнеем, так как в качестве защитника я не мог бы вступить в непосредственный контакт с индийцами; белые же атторнеи в Южной Африке никогда бы не стали поручать мне ведение дел в суде друзей и стали настоящими товарищами по общественной работе. Их сотрудничество скрасило мою жизнь, которая в противном случае была бы полна трудностей и опасностей.
Атторнеи же мог выступать в суде даже в Трансваале. Однажды, ведя дело в суде Иоганнесбурга, я обнаружил, что клиент обманывает меня, давая неверные свидетельские показания. Тогда я попросил суд дело прекратить. Поверенный другой стороны был крайне удивлен; суду же это доставило удовольствие. Я упрекнул клиента в том, что он поручил мне вести заведомо ложное дело, хотя он знал, что я никогда не берусь за подобные дела. Когда же я объяснил ему это, он признал свою ошибку. У меня создалось такое впечатление, что он даже не обиделся на меня за то, что я обратился к суду с просьбой решить дело не в его пользу. Во всяком случае мое поведение при разборе этого дела не имело плохих последствий для моей практики в дальнейшем. Оно лишь облегчило мне работу. Я также видел, что моя приверженность к истине укрепила мою репутацию среди коллег по профессии, и, несмотря на препятствия, связанные с расовыми предрассудками, в ряде случаев я смог даже завоевать их симпатии.
Я никогда не скрывал своего незнания от клиентов или коллег. Если же я оказывался в тупике, то советовал клиенту обратиться к другому адвокату или же, если он предпочитал все-таки иметь дело со мной, просил у него разрешения обратиться за помощью к более опытному юристу. Такая откровенность обеспечила мне безграничное доверие и симпатии клиентов. Они всегда соглашались уплатить, когда требовалась консультация более опытного юриста. Все это сослужило мне хорошую службу в моей общественной деятельности.
Я уже говорил в предыдущих главах, что целью моей деятельности в качестве адвоката в Южной Африке было служение общине. Доверие людей — необходимое условие для достижения такой цели. Профессиональную работу, выполнявшуюся за деньги, великодушные индийцы также рассматривали как служение обществу, и, когда я посоветовал им ради удовлетворения их справедливых требований пойти на лишения, связанные с тюремным заключением, многие из них одобрили мой совет не столько потому, что были убеждены в правильности такого образа действий, сколько потому, что верили мне.
Когда я пишу эти строки, немало приятных воспоминаний приходит на ум. Сотни клиентов превратились в моих
XLVII
Как был спасен клиент
Читателю уже знакомо имя парса Рустомджи. Он был одновременно и моим клиентом и товарищем по работе. Пожалуй, правильнее будет сказать, что прежде он стал моим товарищем по работе, а уже потом клиентом. Я настолько завоевал его доверие, что он спрашивал у меня совета даже в домашних делах. И когда Рустомджи болел, он всегда обращался ко мне за помощью, и, хотя образ жизни у нас был совершенно различным, без колебаний выполнял мои знахарские предписания.
Этот мой друг однажды попал в большую беду. Он держал меня в курсе почти всех своих дел, но старательно скрывал, что был крупным импортером товаров из Бомбея и Калькутты и нередко занимался контрабандой. У него установились хорошие отношения с таможенными чиновниками, и никто не подозревал его. Чиновники обычно принимали его накладные на веру. Некоторые из них, по-видимому, просто смотрели сквозь пальцы на контрабанду.
Но, как образно сказал гуджаратский поэт Акхо, ворованное, как ртуть, не удержишь, и парс Рустомджи не составил в этом отношении исключения. Однажды мой добрый друг примчался ко мне со слезами на глазах.
— Бхаи, я обманул вас, — сказал он. — Сегодня я попался. Я занимался контрабандой и теперь обречен. Меня должны посадить в тюрьму. Мне грозит полное разорение. Только вы можете меня спасти. Я больше ничего не утаивал от вас, но считал, что не должен беспокоить вас рассказами о своих коммерческих махинациях, поэтому ничего не говорил вам о контрабандной торговле. Я так раскаиваюсь в содеянном!
Я успокоил его, сказав:
— Ваше спасение в руках божьих. Что же касается меня, то вы знаете, как я поступлю. Я постараюсь вас спасти, если вы признаетесь во всем.
Добрый парс был глубоко разочарован.
— Но разве моего признания перед вами недостаточно? — спросил он.
— Вы причинили ущерб не мне, а правительству. Как же признание, сделанное мне, может спасти вас? — ответил я мягко.
— Хорошо, я поступлю так, как вы сочтете нужным. Но не переговорите ли вы с моим старым поверенным м-ром X.? Он тоже мой друг, — сказал Рустомджи.
В результате беседы выяснилось, что он занимался контрабандой длительное время, но проступок, на котором он попался, касался пустячной суммы. Мы отправились к его поверенному. Тот, внимательно просмотрев документы, сказал:
— Это дело будет разбирать суд присяжных, а от натальского суда присяжных вряд ли можно ожидать оправдания индийца. Не будем, однако, терять надежды.
Я не был близко знаком с поверенным. Рустомджи перебил его:
— Благодарю вас, но по данному делу я предпочитаю руководствоваться советом м-ра Ганди. Он хорошо знает меня. Разумеется» в случае необходимости он посоветуется и с вами.
Уладив дело с поверенным, мы отправились в лавку Рустомджи.
И тут, разъяснив ему мою точку зрения, я сказал:
— Не думаю, чтобы это дело было передано в суд. От таможенного чиновника зависит, преследовать вас в судебном порядке или оставить в покое. Он же в свою очередь будет руководствоваться указаниями генерального атторнея. Я готов встретиться с тем и другим. Полагаю, что вы должны предложить уплату штрафа, который они назначат, и, вероятнее всего, они пойдут на это. Если же они откажутся, вы должны быть готовы к тому, что вас посадят в тюрьму. Я придерживаюсь мнения, что позор состоит не только в том, чтобы сидеть в тюрьме, сколько в самом проступке. Позорное дело уже сделано. Тюремное заключение вы должны рассматривать как покаяние. Подлинное же покаяние состоит в том, чтобы никогда больше не заниматься контрабандой.
Не могу сказать, что Рустомджи воспринял все это совершенно спокойно. Он был храбрый человек,
