Упрям понимающе кивнул, украдкой прикусив себе язык.
— Хоть что-то о своем отъезде он тебе говорил?
— Нет, — хрипло ответил ученик чародея и вновь загнал язык меж зубов.
Князь вздохнул:
— Придется мне рассказать. Ну так слушай, начну я издалека. Ты, конечно, знаешь, кто такой Баклу- бей?
— Хан Безземельный? Знаю.
— Ну, теперь его так называть глупо. Пожалуй, все-таки напомню. Двенадцать лет назад один из младших сыновей булгарского хана, султан Баклу-бей, сбежал от отца — сманив несколько родов, не самых сильных, не самых слабых. Откочевал он в Дикое Поле, два года там разбойничал, скота не растил, только резал — награбленного не жаль. Ты, поди, помнишь, тогда участились набеги кочевников. Помнишь, знаю — в одном из них ты и остался сиротой…
— То были не баклубеевцы.
— Конечно. Он сам с Твердью никогда не связывался. В набеги шли ограбленные им. Согнанные с кочевий — кто не захотел ни присоединиться к нему, ни погибнуть под мечами его молодцов. А драчуном он оказался отменным. За два года из трех тысяч человек вырастил свой кочующий султанат до пятнадцати тысяч. Много родов к нему примкнуло. На третий год он провозгласил себя ханом Огневой Орды. Зимой откочевал далеко на юг, до самого Шелкового пути, да там и остался. Три года грабил караваны, захватил два города, но опять нигде не осел. Набрал жен из знатных Родов, а Орду свою увеличил уже до сорока тысяч — вместе с женщинами и детьми, конечно.
— Я слышал, с Шелкового пути его выбили церейцы, — заметил Упрям.
— Так говорят. Но на самом деле войско Поднебесной, собравшись до Баклу-бея, было наголову разбито. Из восьмидесяти тысяч воинов выжило шесть, а обратной дороги и половина не осилила. Да, в Цересе кричали о победе — враг-то оставил земли Шелкового пути. Но Огневая Орда потеряла воинов меньше, чем у противников уцелело, хотя у церейцев было впятеро больше клинков. Тогда-то и поползли слухи, что ему подвластно самое черное колдовство. Нет, хан Баклу ушел по своей воле. В тот же год, без передышки, он напал на Чурайский каганат и одержал вторую громкую победу. Это был шестой год его скитаний и четвертый год ханства. Слухи все крепли, но до нас почти не доходили — в Тверди тогда хватало забот с Диким Полем, бурлившим, так и не успокоившимся после набегов Баклу-бея. В седьмой год его ханства Огневая Орда, уже трехсоттысячная, снялась и с Чурайских пастбищ. Два года двигалась она бесцельно, но уже не так кроваво — с ней боялись воевать, откупались, чем могли, присоединялись по первому слову или пропускали через свои земли. И вот в девятый год хан Баклу дошел до Вендии и там одержал третью великую победу. Вендия не пала, но, укрывшись в горных областях, ее рать не могла сдерживать Огневую Орду и открыла ей путь в ромейские царства. И те содрогнулись от набегов более чем стотысячного войска.
Упрям слушал, не перебивая и не шевелясь. Многие события были ему известны, о войне в Ромейском Угорье и вообще-то говорили много — хоть и не близко Вендия от Тверди, рядом было Угорье Славянское, которое пришло на подмогу, и, стало быть, далекая война уже не была чужой. Однако до сих пор на ум ему не приходило связать воедино звенья великой цепи, которая оставила кровавый след, хлестнув по степным народам. Чародей, конечно, следил за событиями в мире, но больше внимания обращал на ромейское противоборство — между отпавшими от великой некогда Империи языческими царствами и принявшим единобожие Старым Римом. Наум не раз говорил, что зерна будущего посеяны именно там. В Совете Старцев много говорили о Цересе, однако Наум считал, что древняя Поднебесная Империя слишком стара, чтобы заметно влиять на события. Неослабно внимание дивнинского чародея было приковано только к ближайшим соседям, непосредственно граничившим с Твердью, — к Булгарии, к Дикому и Половецкому Полям. Этому он учил и Упряма, насчет остального же, если имел какое-то особое мнение, высказывать его не торопился.
— Занимательная история, правда? — усмехнулся князь. — Хотя и далекая от нас. Но вот другая история. Жил человек по имени Хапа, а по прозвищу Цепкий. Без роду, без племени, кровей неясных. По отцу ромейский франк, по матери булгарин, от предков дальних немного хазарин, немного дулеб. Ловким ватажником был, водил с собой человек сорок таких же отщепенцев, по всему свету собранных. Видели его во многих землях, да запомнили далеко не во всех — умел он следы заметать. Известно только, что подряжался он купцов охранять, потом сам приторговывать начал, как раз тогда его в Твердь занесло. Еще десять лет назад Хапу, видели на Дивнинской ярмарке торгующим, потом он вдруг куда-то исчез. Тоже, казалось бы, история чужая…
Князь помолчал, глядя в сторону, точно что-то решая, а скорее — решаясь. Потом вздохнул и продолжил:
— А вот как две эти истории сошлись и напрямую нас коснулись. Этой зимой Огневая Орда в Готии ввязалась в драку бургундских и майнготтских баронов. Оба ромейских царства немедля объединились, послали весть валахам, чтобы те Орде в спину ударили. В жестоких битвах Баклу-бей потерял двадцатитысячный отряд. Ромеи пленных не брали, а вот валахи — с охотой. Они уже изведали набеги Орды и боялись большого вторжения, вот и запасались заложниками на всякий случай. И попался валахам тот самый Хапа Цепкий. Ромеи очень им заинтересовались, и валахи передали Хапу бургундам. Стали те его допрашивать, много любопытного узнали, да не уберегли — умер Хапа на допросах, как раз после солнцеворота это было. А уже через неделю ромейские маги доставили в Ладогу записи его показаний. Хапа поведал, что много лет служил Баклу-бею, что для будущего хана он, ловкий торгаш, покупал заговоренное оружие, что ему, уже провозгласившему Огневую Орду, он доставил в Дикое Поле страшную ширалакскую Книгу Мертвых и финские чары ужасной мертвящей силы. А покупал все это — на Дивнинской ярмарке!
— Не может быть! — не удержался Упрям.
— К сожалению, не все так решили. Хапа назвал имена тех, кто привозил в Дивный запрещенное колдовство. Почти все эти люди были уже мертвы, кроме одного бродяги, который к финнам ходил. Он был ладожанином, схватили его быстро — и он подтвердил слова Хапы. И ночью погиб, прямо в порубе; говорят, финские чары его достали, ибо так страшны, что о них нельзя рассказывать.
— Что же получается — это было как раз тогда…
— Когда Наум еще был головным Надзорным на Дивнинской ярмарке и обходился без чьей-либо помощи, — мрачно подтвердил князь. — С появлением Бурезова Хапа перестал покупать магию в Дивном, а Баклу-бей двинулся в глубь степи, за Итиль. То ли ему уже хватало магии, то ли Цепкий новые пути нашел, но именно благодаря черному колдовству так быстро выросла и продвинулась Огневая Орда. Многих в Ладоге это убедило…
— Нет! Не мог Наум быть предателем!
— Я верю, — печально кивнул князь. — Но доказать не могу. Может ли Наум? Надеюсь. Он казался совершенно спокойным за свою судьбу. Понимаешь теперь, куда он поехал?
— Неужели в саму Ладогу? — покривив душой, изобразил Упрям удивление.
— Да, Совет Старцев требует его к ответу. Да как не вовремя — под самую ярмарку! Волшебные торги начнутся через три дня. Даже тайными тропами Науму не успеть.
— Зато он докажет, что не предавал Твердь.
— На то и надеюсь, — улыбнулся князь. — И все же плохо, если волшебные торги начнутся без него — слишком многих это убедит в его виновности. В народе про Хапу Цепкого пока никто не знает, но ведь это только дай срок. Станет известно, почему Наум в Ладоге — начнутся волнения. Бурезов-то с задачей справится, в нем я не сомневаюсь, но, понимаешь, Упрям, волнения и меня пошатнут. А этого надо бояться. Не потому, что мне престол не в меру люб, а потому, что весь западный мир сейчас в бедах своих славян обвиняет, и особенно — Твердь. Венды и бургунды кричат об опасности для ромейских царств, валахи и даже вязанты верят им — и опасаются. Пошатнись я сейчас, это ромеям будет знак: можно клеветать на Словень! Видишь теперь, как важно все в тайне держать? Ну вот, поведал я тебе о наших заботах. Может, зря, и хватило бы простого наказа держать язык за зубами — уж князя бы ты не ослушался, надеюсь? Но думается мне, лучше знай. Душа у тебя светлая, голова толковая, не ошибешься. Что ж, пора мне.
— Спасибо за доверие, Велислав Радивоич. Мудро ты рассудил: все зная, с умом стану действовать. Только вот не возьму я в толк… уж не осерчай, князь-батюшка, может, прослушал чего или недопонял?
— Говори, говори.
