окружения.
Все было кончено в минуту. Болеслав опустил меч и протолкался к княжне:
— Жива ли, Велиславна?
Василиса, широко улыбаясь, сидела на пляшущем от волнения коне и почему-то смотрелась на себя в сечку.
— Велиславна?.. — Ошуйник вдруг замер: вся одежда на девушке была разодрана по швам!
Княжна опустила оружие в ножны и успокаивающе сказала:
— Жива-здорова, дядька Болеслав! А что одежа распоролась — не смотри, это от усердия. Довелось и мне тут мечом поработать.
— И как! — воскликнул Карачай, впервые не скрывавший возбуждения. — Я видел, как ты учил княжну приемам боя, но и представить себе не мог, что она способна на такое! Клянусь, она дралась, как сорок мужчин.
— Да будет тебе, — смутилась Василиса. — Об этом после. Маркус! — позвала она.
Помощник посла приблизился. Рубаха на груди у него было разорвана и пропиталась кровью, короткие клинки потемнели до рукоятей.
— Ты ранен?
— Только моя душа, — хрипло ответил он. — Княжна, твоя подруга была права: нас предали. Вендия брошена на растерзание… О боги!
Он выронил мечи и закрыл лицо руками.
— Маркус, что здесь произошло? — спросила Василиса, спешиваясь.
— Самое черное из всех возможных злодеяний!
— Неужели принц Лоух…
— Нет, он жив, — не открывая лица, мотнул головой Маркус. — Но Клемий Гракус мертв. И многие, многие другие достойные люди…
Голос его сорвался, и он рухнул на колени.
— Велиславна, — тронул Болеслав княжну за плечо. — Надо бы нам вернуться.
— Нет, подожди, — ответила она. — Кажется, я начинаю понимать… Эй, кто здесь начальник стражи?
К ней подошел седовласый человек с жестким лицом, иссеченным шрамами. Болеслав видел его сегодня днем, это был Угорь, старый рубака, отряженный в путешествие с принцем самим королем Вендии.
— Это я, достойная княжна, — сказал он, поклонившись.
— Помоги мне отвести Маркуса внутрь, Угорь, и расскажи, что произошло.
Начальник стражи отдал приказ воинам, они подхватили беззвучно рыдающего помощника посла и понесли в терем. Княжна последовала за ними.
— Это было колдовство, — говорил Угорь. — Я слышал о таком, но никогда не встречал даже лично видевших его и переживших. Мертвенный сон сковал людей. По счастью, оказалось, что я ему не подвержен…
Внутри царил полный разгром. Несколько навей и людей лежало в гостином зале и у двери, ведущей в ту часть терема, где располагались личные покои вождей посольства. Дверь была сорвана с петель и валялась в стороне. Ошеломленные венды (многие, судя по всему, так и не успели обнажить оружие) бродили от стены к стене или просто стояли столбом.
— Что вы толчетесь? — прикрикнул на них Угорь. — Уберите тела павших, а эту падаль снесите во двор! Где лекари? Четыре лекаря в посольстве, а раненые еще не перевязаны! Прости, достойная княжна, — обратился он к Василисе, — но этих разгильдяев надо привести в чувство.
Нескольким следующим распоряжениям явно не следовало бы звучать в присутствии приличной девушки, но Василиса и не подумала оскорбиться. Угорь знал, что делал.
Порядок был восстановлен быстро, но тут из проема вывороченной двери появился принц Лоух. В вязантской тунике до колен, с длинным и тонким мечом в руке, он отнюдь не выглядел грозно.
— Что это было? Почему?.. — Он осекся, завидев Болеслава и Василису: — Славяне? Арестуйте их, это все их происки! Угорь, что же ты?
— Если бы не славяне, нас бы там, в капусту порубили, — ответил начальник стражи.
— Как ты смеешь спорить?! — возмутился принц. — На меня совершено покушение, а ты не задерживаешь подозреваемых? Может быть, они пришли полюбоваться моим трупом, а ты…
— Придержи язык! — прикрикнула на него княжна. — Получше расспроси своих людей, после будешь говорить про заговоры и покушения.
На миг в покое воцарилась тишина, потом Лоух, убирая меч в ножны, слегка склонил голову и заговорил, без особого смущения рассматривая княжну:
— Прошу простить мне дерзкие слова, прекрасная дева. За меня говорила моя тревога о людях. То, что здесь произошло, не поддается описанию…
— Как раз это описание я и хочу услышать от Угря. Продолжай, — попросила она начальника стражи.
— Мертвенный сон, — повторил тот. — Не более одного человека из десяти устояли перед ним. Чудовищ было несравнимо больше, и мы не удержали их. Они ворвались внутрь…
— Чтобы убить меня, — перебил Лоух.
— Нет, — возразил Угорь. — Чтобы убить Гракуса.
— Как это Гракуса? — удивился принц. — А почему не меня?
— Потому что ты ничего не знал, — тихо сказала Василиса, но ее никто не услышал.
— Ты говоришь глупости, Угорь, — продолжал возмущаться принц. — Говорю же, меня они хотели убить! Зачем еще стоило врываться в охраняемое посольство, разве может сравниться чья-то жизнь с моей? Только моя смерть значила бы немедленный разрыв с Твердью — и, стало быть, гибель Вендии…
— А кому это надо? — горько усмехнулся вдруг Маркус, дотоле сидевший беззвучно. — Мой принц, твоя персона уже никого не волнует, извини за прямоту. Нави пришли именно за Гракусом… Я был с послом, когда они ворвались. Мне чудом удалось сбросить оцепенение, о котором сказал Угорь, и я дал бой. Я убил несколько навей, а они все лезли и лезли… а потом отступили. Только тогда, когда убили Клемия и прирезали всех его слуг, бывших поблизости.
— Да, был момент, когда чудовища хлынули обратно, — подтвердил Угорь. — Не знаю, почему они остановились во дворе и снова повернулись к нам — это было, когда прозвучал рожок городской стражи.
— Когда мы подверглись нападению, — вставил Болеслав.
Княжна кивнула:
— Все сходится.
— Прекрасная и отважная дева видит во всем произошедшем какой-то смысл? — осведомился Лоух.
— Похоже на то, — задумчиво ответила Василиса. — А вот теперь, Болеслав, нам пора в кремль.
— Но не пожелает ли прекрасная и мудрая дева провести со мной время наедине, чтобы объяснить свое озарение?
Василиса вдруг поняла, что вендский принц изо всех сил заигрывает с ней. Здесь, среди пятен крови?! Сейчас, когда еще слышатся стоны раненых? Это казалось невероятным, но было правдой.
— Нет, принц, у девы есть дела поважней, — холодно сказала она. вставая.
— Но, может быть, ты расскажешь мне о чем-нибудь еще? Например, о моей невесте, местной здешней княжне? — поспешил предложить Лоух, тоже вставая и приближаясь. — Ты могла бы отдохнуть после боя и поведать мне…
— Могла бы, — согласилась княжна. — Если бы была полной дурой. Идем, Болеслав.
Лицо ошуйника казалось каменным, но Василиса хорошо его знала и видела: он с трудом сдерживает усмешку.
Его веселье, впрочем, было недолгим. Нескольких погибших славян положили на коней и медленно тронулись к Скату. По улицам то и дело проносились дружинники, всюду горели огни, но звуков боя уже ниоткуда не доносилось. Шли пешком, ведя лошадей в поводу. Зоркий устроился на луке седла княжны.
— Ну а мне ты расскажешь, Велиславна, что тебе стало ясно? — спросил боярин. — Признаться, я так
