— Где взвод? — спросил он у Силинского, мастерившего в казарме какой-то ящик.
— Ушли. В первый взвод ушли, договор заключать.
3
В тот же вечер, когда Куров прочитал вызов, после вечерней поверки во втором взводе завязался жестокий спор.
Легли спать по обыкновению после крепкой зарядки махрой и пополоскавшись под краном умывальника. Казарма начинала затихать; еще в углу вполголоса переругивались насчет того, чтобы не размахивать во сне руками, но вскоре и они успокоились. Последняя койка взмахнула одеялом, как громадным крылом, последний кряк укладывающихся крякнул — и казарма затихла.
— Слышь... Третий-то взвод... принял, — вполголоса, будто о чем-то постороннем, проговорил один.
— Чего принял?
— Вызов-то.
— Ну-к што ж?
— Ничево.
Опять замолчали. Кое-кто завозился.
— Неловко вроде.
— Чего неловко? Ничего неловкого нет. Не согласны — и все.
— Скажут, какая ваша мотировка?
— Мотивировка?..
— Не подходящи, мол, условия, — ввязался еще один.
— Условия? А они скажут: давай пересмотрим, раз неподходящи.
— Д-да-а...
— Послать их подальше, — сказал Вишняков.
— Тут дело добровольное, факт, можно отказаться. Силом не будут.
— Д-да-а...
Кряхтел взвод, ворочался с боку на бок, шарили красноармейцы на матрацах неровности и, разгоняя солому кулаками, сопели.
— Сурьезное это дело.
— Какое дело?
— «Какое»... Такое — не мазано, сухое.
— Тут покумекаешь как — выходит, что добровольно хомут одеть хочут, — опять сказал Вишняков.
— Д-да-а...
— Мало хомутов-то, так еще заставляют, чтобы сами одели.
— Д-да-а...
— Про старую армию хоть и говорят, а только мы там не были, не знаем.
— Д-да-а...
— К чертовой матери их совсем с армией и с дисциплиной сознательной!
— Д-да-а... То есть, это кого? — спохватился вдруг Граблин.
— Их.
— Ково их?
— Этих самых.
— Стой, стой! Насчет чево это там? — загалдели другие.
— Кто это?
— Это каку армию к матери?
— А ты лежи, не привязывайся, как банный лист к голой...
— Нет, ты скажи, каку армию?..
— К-катись ты...
— Кто это, Вишняков?
— Кто бы ни был.
— По запаху слышу... по кулацкому.
— Какому?
— По кулацкому. — Сказавший это вдруг вскакивает. — Да что ж ты, кулацкая морда, думаешь, мы бараны? Вонючая образина! Сволочь! Это кого к матери? А? Кого?
— А-а! Стару армию?! Может, ему старого царя жалко?
— Он стару армию пожалел, хорошо, гыт, там.
— А ты спроси у него, может, жалко. Он давеча с лица исходил, когда Куров вызов читал.
— Г-гад!.. «Хомут заставляют», гунда паршивая! Мы те оденем хомут — не вылезешь!
На шум прибежал дежурный, поддерживая подштанники, пришел старшина.
— Кто здесь кричит?
— Где?
— Здесь, у вас.
— Што ты. Разуй глаза-то. Вишь, все спят.
Красноармейцы лежали неподвижно, некоторые храпели.
Старшина осмотрелся и, подозрительно косясь по углам, предупреждающе сказал:
— Смотри, ребята, а то как бы вам сон нехороший не приснился.
Ушел старшина, за ним, позванивая шпорами, на цыпочках побрел и дежурный, но взвод не спал. И долго еще слышно было ворчанье и почесыванье...
На следующий день Хитрович, вспомнив, что сегодня надо дать ответ первому взводу, начал было с красноармейцами разговор, но так как он был казенным, бездушным, не узнал настроения красноармейцев, не вызвал их на беседу и ушел, отложив разговор до следующего раза. А потом началась тренировка к празднику, и разговор был отложен еще до следующего раза.
Сегодня, за день до праздника, на вечерней уборке ко второму взводу подошел Куров.
— Ну как, товарищи, с вызовом-то? Послезавтра собранье.
Один из второвзводников нагнулся и, стукая о дощечку скребницей, ответил:
— Так ить што ж, мы не против, не знаю, как другие.
— Другие тоже не в поле обсевок, — буркнули ему от лошадей.
— Значит, так и сказать первому-то взводу?
— У нас у самих языки есть. Верно, ребята?
— Правильно.
— Ясно. В чем дело? — поддержали остальные.
...И вот они, смущенно толкаясь, робея, будто на экзаменах, вошли в первый взвод.
— Ну? — сказал один.
— Чего «ну»?
— Кто начнет-то?
— Да хоть бы ты.
— Валяй, Кадюков.
Кадюков откашлялся и протолкался вперед.
— Так мы, значит, пришли, товарищи. Согласны. Хоть и была у нас неувязка одна, ну ничего. С кем не бывает! А што касается вызова — примам. Постараемся выполнить. Постараемся, ребята?
Красноармейцы улыбнулись светло и надежно. Из рядов первовзводников — дружные хлопки, ободряющие и веселые.
Так вступил в соревнование второй взвод.
