Атаман А. И. Дутов

Кустанайское восстание. В то же время настоятельно необходимо иметь пехотный гарнизон в Кустанае с пулеметами. Отряды из корпуса Каппеля ушли обратно, и теперь нет сил. Я обращался в Ставку с просьбой поставить в Кустанае батальон пехоты, но мне отказали, почему я считаю долгом предупредить Ваше Высокопревосходительство о могущих быть недоразумениях… Гор[ода] Троицк и Кустанай совершенно не надежны в политическом отношении, здесь до прихода моего со штабом была преступная распущенность власти. Даже присылаемых из станиц большевиков следственные] комиссии немедленно освобождали. Городские думы ниже всякой критики. Теперь штаб мой ушел из Троицка и опять повторится прежнее. Власть местная всецело заодно с купечеством, оно гл[авным] образом] татарское, покровительствует ему и отсюда озлобление низов и рабочего класса. В эти города надо дать твердые воинские части и решительных администраторов. Как пример здешних судебных властей – приведу пример. Пользуясь мои[м] пребыванием в Омске, выпустили из тюрьмы Каргина, бывшего атамана 1-го округа, разложившего округ и казачьи части, следствием чего и были неудачи на Оренб[ургском] фронте. Этот же Каргин агитировал против Вас, как Правителя, а против меня, как атамана. Каргин участник заговора башкир, совместно с Валидовым и полк [овником] Махиным 5 декабря 1918 г. Я арестовал этого господина, и в мое отсутствие выпустили. Я как приехал, так вновь арестовал и, не надеясь на суд Троицка, отправил его в Ставку. При таких обстоятельствах работать трудно. Комкоры моей армии доносят, что большевики разбегаются по деревням с некоторым запасом оружия для поднятия в будущем восстаний в тылу при удалении армии. Мною приняты меры – посланы по всем деревням района армии отряды для сбора оружия, вылавливания большевиков и расстрела тех, у кого будет найдено оружие и боевое снаряжение…»¹⁷⁴²

Оренбургского атамана серьезно беспокоили правопорядок и законность на вверенной ему территории. В письме Колчаку от 24 апреля 1919 г. он отметил, что «…суда в деревне нет… Суды и следователи работают из рук вон плохо, 60 % судейских служили и при большевиках, а до деревни суд совсем недоступен»¹⁷⁴³. Высказывание Дутова справедливо – многие служащие действительно служили, что называется, при всех режимах¹⁷⁴⁴. Есть данные о проникновении в следственные органы сторонников большевиков¹⁷⁴⁵. Произвол коснулся и самого оренбургского атамана, на квартире которого в Оренбурге в июле 1918 г. был произведен обыск¹⁷⁴⁶.

Слабость правоохранительных органов влекла за собой не только беспорядки и рост преступности на местах, но и вынуждала население самостоятельно изыскивать способы наведения порядка на своей территории. Так, на станичном сходе станицы Урлядинской 7 июля 1919 г. было постановлено, что «нельзя дожидаться, когда все дураки образумятся и вся сволочь засовестится. Мы всеми силами поможем поддержать в будущем предначертанные Вами (адмиралом Колчаком. – А. Г.) порядок и законность, ибо, наученные горьким опытом гражданской войны, не устыдимся более ложного прозвища «нагаечники»¹⁷⁴⁷. Впрочем, этот документ не был проявлением правоохранительной политики Дутова, а лишь явился результатом ее слабости.

Местное население по-разному относилось к белым. По мнению генерал-майора К.Я. Гоппера, «крестьянское население Оренбургской и Уфимской губ. к западу от реки Ик, где чередуются села и деревни башкирские, русские, малорусские и казачьи, в большей своей части было пассивно, за исключением некоторых русских деревень, открыто сочувствовавших большевикам. По мере удаления к юго-востоку, в богатой долине реки Сакмары и в плодородных степях между реками Сакмарой и Уралом, большевизма уже почти не было заметно, но еще южнее, на границе с Киргизией, т. е. между Орском и Актюбинском, снова встречались села, давшие много добровольцев красной армии; в одном селе был даже священник, не скрывавший своих симпатий к большевизму»¹⁷⁴⁸.

При этом красные на Урале вели беспощадный террор против целых сословий, в числе которых, прежде всего, были казачество и духовенство. Только в 1918 г. в Оренбургской епархии было убито 15 священников, пострадало в общей сложности не менее 60¹⁷⁴⁹. К ноябрю 1918 г. в Оренбургском казачьем войске было сожжено 14 станиц, уничтожено 4110 дворов¹⁷⁵⁰, точные данные о количестве разграбленного и испорченного имущества, сожженного хлеба, угнанного скота неизвестны. В некоторых станицах, например в Донецкой, красные весной 1918 г. уничтожали всех, кто попадался под руку, не щадя даже женщин и стариков, всего было убито около 50 человек, сожжены дома и церковь¹⁷⁵¹.

Небезынтересно, что уже в апреле 1919 г. Дутов получил из Омска телеграмму с текстом печально известного циркулярного письма Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г. о терроре против казачества. Текст этого документа был опубликован в приказе начальника штаба Верховного главнокомандующего № 334 от 17 апреля 1919 г. и вслед за этим получил самое широкое распространение в белой печати, что явно способствовало дискредитации советских порядков¹⁷⁵². Независимо от этого документа в отношении казаков со стороны красных имели место невероятные зверства, часть сведений о которых с указанием конкретных имен и населенных пунктов, где подобные случаи имели место (что позволяет с доверием отнестись к такой информации), публиковалась в антибольшевистской прессе¹⁷⁵³. Кроме того, Дутов располагал соответствующими фактами по линии военной разведки, в том числе и агентурной (например, было достоверно известно, что в Актюбинске красные летом 1918 г. расстреливали по 10–12 человек за ночь¹⁷⁵⁴). Подробности происходившего в данном очерке излишни. Важно лишь то, что эти факты не могли не повлиять на отношение Дутова к собственной правоохранительной политике.

В отечественной исторической науке исследователи и публицисты, основываясь на вырванных из контекста, тенденциозно подобранных, непроверенных фактах и предположениях, традиционно изображают режим Дутова как царство террора¹⁷⁵⁵. Первые подобные оценки появились сразу после Гражданской войны. Один из авторов уже в 1920-е гг. писал, что якобы при Дутове «грабежи, убийства в городе (Оренбурге. – А. Г.) стали обычными. Выпущенные из тюрем уголовники работали как никогда, Дутов особенно решительных мер к восстановлению порядка и спокойствия не принимал. Он сам боялся за свою жизнь: ездил всегда окруженный плотным кольцом бородачей-казаков. Боясь отравы, он всегда опасливо ел, ел только после того, как с этого же блюда ели угощающие… Пристрастный издавна к алкоголю, Дутов в это время пил все больше, последние дни своего владычества он никогда не расставался с флягой водки»¹⁷⁵⁶. Для большевиков важно было максимально очернить своего противника, тем более что события Гражданской войны в 1920-е гг. еще были свежи в памяти населения и вполне могли повториться.

Странно то, что эта тенденция сохранилась и в постсоветской историографии. Для изобличения «зверств» Дутова, как ни парадоксально, до сих пор используются пропагандистские материалы его противников. Похоже, некоторые авторы вообще не ставят перед собой задачу непредвзято разобраться в том, что на самом деле происходило в рассматриваемый период. Л.И. Футорянский, не приводя ссылки, утверждает, что в Оренбурге при Дутове был расстрелян каждый сотый житель, а террор носил массовый характер¹⁷⁵⁷. Столь серьезное заявление нуждается в безусловной аргументации и никак не может быть принято на веру. ПА. Голуб, со ссылкой на меньшевистскую газету «Голос рабочего», пишет о переполненности оренбургской тюрьмы, в которой заключенные содержались в ужасных условиях¹⁷⁵⁸. Таким образом, очевидно, что даже наиболее предвзятые авторы не смогли указать заслуживающих внимания фактов террора при Дутове.

В работе А.Л. Литвина, считающейся основополагающей по проблеме террора в Гражданской войне, говорится, что 4 августа 1918 г. Дутов установил смертную казнь за сопротивление власти и уклонение от военной службы. 3 апреля 1919 г. был издан приказ о взятии заложников и расстрелах за неблагонадежность¹⁷⁵⁹. Литвин пишет: «В воспоминаниях тех, кто пережил годы Гражданской войны, особенно недобрую память оставили отряды разных атаманов, предпочитавших действовать от имени регулярных армий»¹⁷⁶⁰. Далее в одном ряду перечислены имена Б.В. Анненкова, Г.М. Семенова, А.И. Дутова, И.П. Калмыкова (причем с неверно указанным отчеством. – А. Г.), И.Н. Красильникова. По мнению Литвина, репрессивные приказы Дутова не отличались мягкостью¹⁷⁶¹. Во втором издании книги приведены все те же сведения о двух приказах с констатацией факта жестокости Дутова. Подобный подход нельзя считать сколько-нибудь серьезным.