Атаман А. И. Дутов

Это была тогда мода, хотя и не по уставу – оренбур[ж]цы, как степное войско, права на кавказское оружие не имели.

Но кто же тогда соблюдал форму.

На рукояти шашки болтался красный темляк, а справа через плечо символ казачества – нагайка. К чему? Ведь Атаман ездил исключительно в авто! Шаровары в Черное море, широченные лампасы, защитного цвета гимнастерка и походка с развальцем – отнюдь не импонировали.

Перед вами был самый обыкновенный есаул, даже и не лихой на вид, а так, попавший в случай к Ея Величеству Революции; она как дама, конечно, склонна к увлечениям и ошибкам.

Ни орлиного взгляда, ни залихвацкого чуба – ну, ничего!

Дутов даже казался несколько смущенным, хотя глаза его весело поблескивали. Перед представительным, красивым, с львиной головой Черновым Атаман безусловно терял.

Заиграли туш. Чернов сказал два слова навстречу Атамана и приколол ему красную гвоздику. Дутов принял, а затем сам вынул из воды белую гвоздику и приколол рядом с красной себе в петлицу.

Начало обещало!..

За Дутовым стали проходить гости, приветствуя Чернова. Руки ему не подавало большинство, но это и не требовалось: Чернов с любезной улыбкой шел, выдвигался навстречу гостю, держа в одной руке красную, в другой белую гвоздику и спрашивал «белую?» – «красную?». Получив ответ, украшал гостя цветком, цвета по желанию гостя.

Белый цвет сильно убывал из вазы – красный пышно красовался…

За короткой частью стола белая и красная гвоздика строго чередовались; на длинной, не подчинявшейся вообще церемониалу, преобладал белый цвет; здесь уже за супом начали раздаваться бурчливые (так в документе. – А. Г.) выкрики, полутосты дутовской сотни. С хоров им аплодировали. Атаман усмехался и поощрял…

Тихо, под сурдинку, было отдано распоряжение – обед не тянуть. Чернов, Дутов, Чечек на одной стороне, Галкин⁸⁰⁶, я и член Комуча на другой поддерживали невязкий разговор. Все ждали вина и тостов. Станица бушевала, зарядившись, очевидно, задолго до банкета.

Все сидели как на иголках…

После рыбы, сокращая программу, Чернов поднялся с приветствием Дутову… Ничто героическое не было упущено. Лесть хлестала через край. Сотня мрачно умолкла… Но вот когда Чернов приблизился к моменту, к ближайшим перспективам, возможностям дружной, совместной работы, бок о бок с Атаманом… Тут сотня, а за ней и галерея не выдержали – началось улюлюканье и ясные выкрики «ату его!»…

Так как музыка была захвачена той же сотней и дирижировал трубачами лихой хорунжий, то естественно, что дикие крики не были заглушены медным оркестром, а достигли полностью и смачно припечатались к ушам оратора!..

К удивлению, на лицах короткого стола было очень веселое, даже радостное выражение… Чернова смутить было не легко – он лишь чуть-чуть побледнел, но улыбка освещала лицо и закрывала те тучки, что залегли в его глазах… Ясно – нам не по пути!.. А я все же попытаюсь – ведь это же не войско. Войско вот – рядом со мной Атаман!!

Атаман с ленивым жестом, в развалку приподнялся, оправил «Гурду»⁸⁰⁷ и плеть… и начал очередную чушь, бесполезную, скорее вредную, никому не нужную и нудную… Любезности, сладкие слова с камнем, даже и не за пазухой, а тут же, в открытую этот камень лежит готовенький в лице атаманской сотни…

И кого он дурачил… Чернова? Но для этого Дутов не был достаточно умен и искушен… Публику? Но сотня уж с первых слов своего «любимого атамана» (которого, к слову сказать, уже дважды покидали его верные станичники) орала ему «славу»…

То не банкет был, а дикость…

Скомкали, вытерли усы, пожали руку хозяину Земли Русской, Селянскому министру, и уносили свои ноги… Чернов тоже не задержался: он вышел провожать Дутова до вестибюля, а оттуда юркнул в общий коридор…

Так сотня его и не видала больше, оставшись допивать угощение без хозяев…

Но кому-то надо было кого-то дурачить. Вечером на заседании президиума Комуча снова появился атаман и заключил конвенцию полного, безоговорочного подчинения Комучу.

Реально это вылилось в следующее:

Представитель Комуча в Оренбурге не будет ни повешен, ни расстрелян, ни даже высечен атаманом; на фронт Атаман дает – два башкирских батальона (при чем тут башкиры?!) и две сотни казаков: башкиры брошены на фронт и погибли впоследствии полностью; а казаки остались в Самаре, в гарнизоне. Много позже прибыл еще полк…

Вот все, что дал Дутов Комучу… плюс те заботы, волнения, которые обусловливались двуручной политикой атамана: лавры Заруцкого и Болотникова не давали ему спать; лукавство мысли и слова – было, пожалуй, единственным багажом этого случайного, маленького человечка…»⁸⁰⁸

Тот же Щепихин в другой своей работе отмечал, что в Самаре «Дутов, более политичный (по сравнению с уральцами, которых представлял тогда Щепихин. – А. Г.), формально пошел на все уступки своей гегемонии в Оренбургском крае, а на деле не осуществил почти ничего: во всяком случае, добиться от него помощи оружием было нечего и думать. За все время Волга получила один достаточно потрепанный казачий полк да несколько башкирских батальонов»⁸⁰⁹. Критикуя Дутова за это, автор далее признается в том, что уральцы не выделили Комучу вообще никаких сил.

Известно, что в Самаре при участии консулов союзных держав велись переговоры о создании единого командования антибольшевистскими вооруженными силами на востоке России⁸¹⁰. Сам Дутов встречался с французским представителем (торговый консул) Жано. Возможно, в результате именно этих переговоров с участием Дутова 17 июля полковник С. Чечек (в прошлом – аптекарский помощник, ставший в военное время младшим офицером австрийской армии) был назначен командующим войсками Народной армии, в том числе мобилизованными частями Оренбургского и Уральского казачьих войск⁸¹¹. Кроме того, союзники заверили Дутова в скором прибытии как военной, так и материальной помощи, что не могло не обнадеживать, поскольку авторитет союзников пока еще был довольно высок и их обещаниям верили. Из Самары Дутов вернулся 19 июля. В тот же день на заседании Комуча было принято постановление о том, что командующие войсками Оренбургского и Уральского военных округов назначаются на эти посты Войсковыми правительствами⁸¹².

Вообще Народная армия, в состав которой вошли оренбургские казаки, выделялась среди других антибольшевистских армий своим своеобразием. Армия формировалась под полным контролем со стороны партии социалистов-революционеров первоначально на добровольческой основе, а с начала июля – по призыву. Впрочем, мобилизованные были крайне ненадежным элементом. В общей сложности к середине августа 1918 г. были сформированы три стрелковые дивизии и одна бригада, к концу августа число дивизий удвоилось, достигнув шести⁸¹³. Бойцы Народной армии не носили погон, а воевали под красным флагом. По одной из оценок, «части народной армии ненадежны ни в боевом отношении, ни как опора власти. Замечается массовое дезертирство, чему способствует территориальная и национальная система пополнения: уходят по домам целыми деревнями. Блестящим исключением являются добровольческие части да казаки. Только они являются достойными соратниками чехословаков, и их доблести Россия обязана освобождением Симбирска и Казани»⁸¹⁴. Поручик Л. Бобриков, успевший за годы Гражданской войны послужить и в Народной, и в Добровольческой, и в Русской армиях, вспоминал, что «если большевики превосходили силой, то Народная Армия отступала. Впоследствии, когда я уже служил в Добровольческой Армии и в Крыму у Врангеля, я поражался тому, что видел. Небольшие кучки добровольцев били вдесятеро сильнейшего врага. Этого не было в Народной Армии. Не было соревнования между воинскими частями, не было той закваски, которая делает армию героической и которая так хорошо знакома военным»⁸¹⁵.

19 июля Дутов вернулся из Самары, а на следующий день написал письмо на Украину генералу С.И. Гаврилову: «Милостивый Государь, Сергей Иванович. Ваша жена была у меня и сообщила место Вашего пребывания. Я пользуюсь случаем передать наши дела. В Оренбурге и во всем войске власть большевиков свергнута; то же самое сделано и в Сибири, и в Поволжском районе, включительно до Сызрани. Уральская область с нами в полном единении; у нас мобилизованы все фронтовые части; имеем и технические