— Нет, ничего. Просто… знаешь… Я готова… Уже пора… Антон, спасибо за открытки, они такие смешные, ты меня очень рассмешил.
— Прекрасно. И хорошо, что я тебя застал, хочу тебе кое-что передать.
Он протянул мне конверт, и я тут же со стыдом вспомнила о письме, убранном в комод, — я его так и не прочла.
— А что это?
— Бабки, — сказал он. — Целая куча. Я вернулся в рекламу, и бабки теперь ручьем текут.
— Правда? — Это окончательно убедило меня в том, что врозь нам лучше.
— Купи что-нибудь красивое себе и Эме. Я тут прочел, «Ориджинс» новые духи выпустил… Только себя обязательно не забудь!
Глаза его снова светились, и я почувствовала такое влечение, что чуть было не заключила его в объятия. На этот раз я себя сдержала, но мне недолго оставалось сдерживаться. Скоро мы сможем обниматься, как друзья.
ДЖЕММА
Я думала, я никогда не переболею Оуэном. Я к этому и не стремилась, я прекрасно себя чувствовала в своем горе. И однажды утром, проснувшись и осознав, что я в самом деле чувствую себя хорошо, я словно очнулась. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в этом чувстве, настолько я от него отвыкла.
Я вдруг посмотрела на все это с другой стороны: ему пришла пора возвращаться на свою планету, Планету Молодых, где его ждала Лорна.
И я была готова согласиться, что момент был выбран на редкость удачно: он ушел от меня ровно в тот день, когда вернулся папа. Как будто он был послан ко мне на тот срок, что я в нем нуждалась. Обычно я не верю в милосердного господа (я вообще ни в какого господа не верю), но сейчас я призадумалась. Я больше не была зациклена на том, как сильно я по нему скучаю, — я стала испытывать благодарность судьбе за то, что он у меня был хоть какое-то время.
Надо честно сказать, глаза у меня еще были на мокром месте, но перемена во мне меня саму поразила. Это было как во время долгой болезни — вдруг просыпаешься и видишь, что ты здоров.
Чтобы обсудить мое загадочное состояние, я попросила Коди сходить со мной в бар, и он, надо отдать ему должное, согласился.
— Обещаю: плакать не буду. — Правда, я это и в прошлый раз говорила.
— Поедем куда-нибудь в пригород — так, на всякий случай, — предложил он, и уже через час, в неведомом пабе в Блэкроке, я призналась ему в новообретенном душевном покое.
— А твоя проблема?
— Меня беспокоит, что я такая поверхностная. Так быстро воспрянуть… Еще на прошлой неделе, даже два дня назад, я была развалиной, а теперь — в полном порядке. Мне его не хватает, но сердце уже не болит.
— Ты выполнила годовую норму по слезам. Думаю, ты не только о нем горевала. Я говорил о тебе с Юджином.
— Кто это — Юджин?
— Юджин Ферлонг. — Это был один из самых знаменитых в Ирландии психиатров, он то и дело на экране. — Он сказал, твоя реакция была такой несоразмерной, потому что наложилась на тоску по отцу.
— Но мой отец как раз вернулся.
— Именно. И горевать можно было не страшась.
— Чушь какая-то!
Коди развел руками.
— Согласен. Полная дребедень. Мне больше нравится версия о поверхностном характере.
Мне так и не довелось работать с Антоном над экранизацией «Радуги». Что-то там произошло с ведущей актрисой, и сделка сорвалась. Я была разочарована — но лишь из-за того, что рассчитывала, что фильм будет способствовать популярности книги да и вообще выйдет смешным; а еще мне хотелось сходить на премьеру в декольтированном платье и с искусственным веером. А вовсе не потому, что мне так и не удалось встретиться с Антоном. Потом я отряхнула перышки и обнаружила, что испытываю странное облегчение.
ЛИЛИ
Было еще совсем темно, когда я проснулась и протянула руку к Антону; я обнаружила, что его рядом нет, и удивилась, но потом вспомнила все, что произошло.
На следующую ночь я опять проснулась, и на этот раз, не обнаружив его рядом, я расплакалась. С того дня, как я от него ушла, я спала очень хорошо, намного лучше, чем когда мы жили вместе. И я не понимала, почему это происходит сейчас, когда мы вплотную подошли к финальной стадии процесса перевода наших отношений в дружбу. Еще до того, как ушла от Антона, я примирилась с ситуацией. Горе не выбило меня из колеи, и мне даже в голову не приходило задать себе вопрос: почему, собственно, я так легко с этим справляюсь? Я просто радовалась, что мне не пришлось сильно страдать.
Так почему же теперь, через два месяца после разрыва, мне так грустно?
Наутро, когда принесли почту, Ирина протянула мне официального вида конверт, а я спросила:
— Больше для меня ничего нет?
— Нет.
— Ничего?
— Нет.
— И открытки нет?
— Я же сказала — нет.
Мелькнула мысль: надо ненадолго уехать.
Я давно уже обещала навестить маму в Ворвикшире — она уже перестала бояться, что я приеду к ней жить.
Я стала прикидывать, сколько потеряю в заработке, если уеду, но, вскрыв официальный конверт, нашла в нем чек на огромную сумму — потиражные за «Мими». Те самые, которые могли бы спасти наш дом, получи мы их в декабре.
Из глаз хлынули слезы. Насколько другой была бы сейчас наша жизнь! Но я вытерла глаза и призналась: зная нас с Антоном — не намного другой. В январе мы должны бы были начать регулярные выплаты, а регулярными заработками мы никогда похвастаться не могли.
Ужасно странно было получить этот чек, он принадлежал к совершенно иному периоду моей жизни и стал для меня посланием из далекой галактики. В то же время это был сигнал, которого я подспудно ждала; он означал, что я могу сделать перерыв в работе, и я позвонила маме, чтобы сообщить радостную весть.
— Долго планируешь пробыть? — спросила она с беспокойством.
— Лет сто, — сказала я. — Несколько месяцев. Пока ты не начнешь глубоко дышать. С недельку, не против?
— Ладно.
Я отправилась складывать вещи и в ящике комода наткнулась на истрепанное письмо от Антона.
