Отношения с мамой безвозвратно испортились. Я страдала от стыда и чувства вины. Но писать все равно продолжала. Если бы я ее по-настоящему любила, то, наверное, бросила бы книгу, разве нет? Однако — и можете считать меня эгоисткой — я сочла, что уже достаточно много принесла в жертву, да и внутренний голос твердил: «А как же я?»
Тем временем мама пришла в себя, вернулась в свое состояние учетверенной мнительности и теперь следила за каждым моим шагом. Что-то должно было произойти. И произошло.
Был обычный рабочий день, я носилась по дому, готовясь ехать на работу, и тут мама приперла меня к стенке.
— В котором часу тебя сегодня ждать?
— Поздно. В одиннадцать. У нас ужин в новом отеле на набережной. Я там собираюсь конференцию проводить.
— Зачем?
— Затем, — вздохнула я и натянула колготки, — что мне надо проверить качество их кухни и посмотреть, удобно ли там устраивать конференцию. Если не веришь, можешь поехать со мной.
— Я не говорю, что я тебе не верю, я просто не хочу, чтобы ты туда ходила.
— Ничего не получится, это моя работа. Выбирать не приходится.
— Но зачем тебе работать?
— Затем, что мне надо платить по закладной.
— Почему бы тебе не продать эту старую квартиру и не переехать сюда?
Вот оно. Оправдались мои самые худшие опасения. Хуже не бывает.
И тут что-то у меня внутри щелкнуло.
— Я тебе скажу почему. — Я говорила чересчур громко. — Ты не подумала, что отец может жениться на Колетт и переехать сюда? И мы тогда еще радоваться будем, что у нас есть моя квартира.
Я сразу же пожалела о своих словах. У нее аж губы побелели, я даже подумала, что сейчас произойдет еще один ложный сердечный приступ. Она стала хватать воздух и в промежутке между двумя вдохами выдавила:
— Такого не случится.
Она еще чаще стала хватать воздух, но потом, к моему величайшему изумлению, проговорила:
— Это может случиться. Прошло уже шесть месяцев, а он ни разу не ответил на мой звонок. Я ему больше неинтересна.
И знаете что? Уже через день, практически минута в минуту, пришло письмо от папиного адвоката с просьбой назначить встречу для обсуждения «окончательного варианта финансового урегулирования».
Я прочла письмо и передала маме. Она долго смотрела на меня, прежде чем заговорить.
— Это означает, что он собирается продать дом, в котором я живу?
— Не знаю, мам. — Я сильно нервничала, но врать не хотелось. — Может быть. А может, он оставит дом тебе, если ты не будешь выдвигать других претензий.
— Каких претензий?
— На его зарплату. Пенсию.
— А мне на что жить?
— Я о тебе позабочусь.
— Это не должно быть твоей заботой. — Она стала смотреть в окно, но вид у нее был не очень побитый. — Всю жизнь я вела его дом, — рассуждала она. — Была ему кухаркой, уборщицей, наложницей, матерью его ребенка. И я ни на что не имею права?
— Не знаю. Придется нам нанять адвоката. — Надо было сделать это сто лет назад, но я все надеялась, что до этого не дойдет.
Снова повисло молчание.
— В этой своей книге… в каком свете ты выставляешь отца?
— В дурном. — Правильный ответ.
— Тогда мне жаль, что я ее порвала.
— В каком смысле — жаль? — Очень, очень осторожно.
— Ты могла бы написать ее снова?
