— Но кто будет первым, а кто — вторым, как рассудить?
— Послушай, — обратилась к нему Мэри с тем же оттенком соломоновой мудрости в голосе, с которым разговаривал он минуту назад. — Поскольку оставшемуся в любом случае без велосипеда пришлось бы отправиться на ночлег пешком, возьмем тандем и поедем к ближайшей гостинице, где и переночуем…
— Вместе, — с надеждой повторил Макдональд. — Переночуем, а утром вернемся, возьмем велосипеды и поедем — каждый своей дорогой.
На том и порешили. Спустя минуту Макдональд уже нажимал на педали: тандем катился в густеющих сумерках заката по зеленым аллеям Саванны; за спиной у него висел рюкзак со спальным мешком, а на заднем сиденьи крутила педали Мэри, подсказывая, куда сворачивать: она лучше его запомнила инструкции, как проехать.
Мини-гостиница оказалась симпатичной — в старинном стиле, уютная и наполненная ароматами кухни, где, судя по всему, готовился ужин. Толстый владелец гостиницы встречал их на пороге.
— Пожалуйста… — проговорил Макдональд и взглянул на Мэри.
— Две комнаты, — сказала она. Лицо у владельца было круглое, румяное и виноватое.
— Мне и впрямь досадно, — вздохнул он. — Но осталась единственная свободная комната.
— Судьба… — тихо произнес Макдональд.
Мэри вздохнула.
— Хорошо, мы берем эту комнату.
Лицо владельца гостиницы озарилось радостью.
Вечер оказался чудесным. Кухня — добротная и щедрая — вполне удовлетворила аппетит путешественников. К тому же трапезе и беседе, всей атмосфере, царящей вокруг, и даже случайным недомолвкам особое очарование. Как это казалось Роберту, придавало пикантное обстоятельство, ведь вскоре им предстояло отправиться наверх и там провести ночь.
— Возблагодарим ее величество судьбу за королевский подарок, — произнес Макдональд, заказывая вино к ужину. — Сегодня она благосклонна, ибо не обернулась для нас нищенкой в лохмотьях.
— Иногда судьбу нелегко распознать, но еще труднее понять, чего она желает, — ответила Мария.
— Ну как же, — сказал Макдональд, — известно, чего. Ей хочется, чтобы все обрели то, чего жаждут их сердца.
— Однако, — заметила Мэри, — не всякому суждено найти это.
Мэри оказалась аспиранткой, и сейчас направлялась в Нью-Йоркский университет на семинар по ксенопсихологии. Макдональду удалось вовлечь ее в разговор о планах на будущее, и она вся засияла, рассказывая о своих научных перспективах. Макдональду импонировала ее увлеченность будущей профессией, нравилось, как звенел ее голос, а щеки покрылись румянцем.
— А ты чем собираешься заняться на Майами? — наконец спохватилась она.
— Хочу попасть на корабль, следующий рейсом до Пуэрто-Рико.
— А дальше?
— Не знаю. Точнее, пока не знаю. Наверное, схороню призраки прошлого…
А позже он с разочарованием наблюдал, как Мэри раскладывает на полу свой спальный мешок.
— Но… — проговорил он, — я не понимаю… я думал…
— Пути Господни неисповедимы, — перебила его Мэри.
— Мы же взрослые люди, — возразил он.
— Да, — согласилась она, — если б это оказалась случайная встреча, мы бы наверняка уже насладились всем, а потом все быстренько забыли. Ты интересный человек, Роберт Макдональд, и красивый мужчина, но есть в твоей душе нечто темное, беспокоящее меня, словно некое пятно. Тебе необходимо избавиться от него. Поищи-ка где-нибудь ответы на свои вопросы. Время у нас есть. Бездна времени.
«Она могла бы стать моей, — подумал он. — Стоило рассказать ей о прошлом, и, несомненно, она бы прониклась сочувствием». Но говорить об этом он был еще не в состоянии.
Утром он предложил сопровождать ее в Нью-Йорк, но она помотала головой.
— Отравляйся своей дорогой. Езжай в Пуэрто-Рико. Схорони эти свои признаки. А потом… если судьба приведет тебя в Нью-Йорк…
Они разъехались в разные стороны; время и расстояние быстро вернули мысли Макдональда к Пуэрто- Рико и в прошлое.
«Бобби, ты можешь стать, кем только пожелаешь, — говорил ему отец, — достичь всего, чего захочется, ты свершишь все задуманное, но только в том случае, если не станешь торопиться. Можешь даже слетать на другую планету, нужно только захотеть и не спешить».
— Папа, единственное мое желание — стать таким, как ты, — отвечал он.
— И это единственное, что невозможно, — произнес отец. — Как бы ты ни хотел этого. Видишь ли, каждый человек — уникален. Никто, не сможет стать таким же, как кто-то другой, как бы он ни старался. К тому же вряд ли нашлись бы охотники повторить мой путь, ведь я — ничто иное, как сторож, привратник, простой служащий. Будь самим собой, Бобби. Самим собой.
— Ты станешь таким, как отец, Бобби, если захочешь, — сказала мать. Она была прекраснейшей женщиной на свете, и, когда она вот так смотрела на него своими огромными черными глазами, ему казалось, будто сердце его выскакивает из груди. — Твой отец — великий человек. Всегда помни об этом, сын мой.
— «Es un entreverado loco, lleno de lucidos intevalos», [33] — процитировал отец. — Вот только мать твоя не слишком объективная.
Они обменялись полными любви взглядами. Мать протянула руку, и отец сжал ее ладонь.
Бобби, почувствовав, как огромная рука сдавила ему грудь, с плачем подбежал к матери и бросился в ее объятия, сам не зная, отчего он так плачет…
Плаванье вдоль западной границы Карибского моря обернулось безмятежным странствием средь водных и воздушных стихий, и лишь легкий свист корпусов, рассекающих спокойную гладь, да редкий всплеск волны напоминали: плывут они по океану, а не по небосводу. Одинаковой голубизны, и тот и другой сливались в единое целое. Макдональд ощущал, как постепенно восстанавливается его давняя близость с морем, с мыслью о котором он давно распрощался, и в общем-то никогда не предполагал, что захочет вновь свидеться с ним.
Яхта шла с трюмом, забитым блоками компьютеров и модулями программирования, и отсчет времени обозначался одним только замедленным движением солнца. Зеркальная гладь вод лишь изредка нарушалась предвечерним шквалом. Им легко удавалось избегать его ударов, благодаря упреждающему изменению курса компьютером. Ели и пили они лишь по необходимости, когда ощущали жажду и голод, и такая схожесть привычек позволила Макдональду накоротке сойтись с Джонсоном, вконец измученным монотонностью университетских будней профессором, укрывшимся от суеты в бескрайней шири и спокойствии океана и ничуть не жалевшем о своем бегстве.
У Макдональда появились теперь и время, и желание как-то скрашивать монотонное однообразие долгого своего странствования на юг, вдоль побережья, нарушенное лишь кратким эпизодом в Саванне… Или это — лишь продолжение все того же неспешного путешествия?.. Все то же безмятежное спокойствие царило во всей стране, во всем мире. Все вокруг — невозмутимое, подобно океану, казалось, пребывало в ожидании. Вот только — чего?..
Даже чем-то напоминающий Нью-Йорк Майами сейчас более походил на одну из деревень, входящую в состав графства, нежели на город. Люди с какой-то ленивой грацией занимались каждый своими делами. Нельзя сказать, будто они утратили способность двигаться Живее, — в случае нужды жизнь оживлялась: спешили кареты скорой помощи, мчались по автострадам почтовые экспрессы. Однако в основном все ходили пешком, ездили на велосипедах или электробусах, двигавшихся со скоростью, редко превышающей двадцать миль в час.
Все будто чего-то ждали. Но чего?..
— Вот ты, например, ждешь чего-нибудь? — спросил он Джонсона, когда однажды долгим вечером они отдыхали, любуясь закатом.
Соленые брызги время от времени попадали на их лица. Несколько минут назад извлеченные из камеры бутылки с пивом приятно холодили ладони. Тримараном управлял компьютер.
— Я-то? — лениво переспросил Джонсон. — А ничего я не жду. У меня есть все, чего я могу
