конечностей.
— У него настоящие крылья?
— Может быть, просто рудименты.
Уайт взглянул на рисунок Иеремии на столе Макдональда, потом на оправленное в рамку компьютерное прочтение информации. Он начинал понимать, как одно могло стать другим, как Иеремия мог увидеть в компьютерном человечке ангела, а в квадрате на его голове — ореол. Ситуация прояснилась, хотя от этого не стала менее серьезной.
— А остальные слова? — спросил он.
— Здесь нужно крепко думать, — сказал Макдональд. — Третье в ряду слово может означать «крыло», пятое — «туловище» или «грудь», шестое — «бедра» или «ноги», седьмое — «ноги» или «ступни». Они могут означать и что-то совершенно иное, относиться к действиям, а не к частям тела. Некоторые мы держим в резерве, пока они не повторятся.
Уайт замер.
— Вы принимаете новые Послания?
Макдональд покачал головой.
— Нет, одно и то же. Похоже, что капеллане хотели сказать о себе только самое важное и увериться, что мы это поняли, прежде чем идти дальше.
— Как в программированном обучении, — заметил Уайт.
Он почувствовал облегчение — не было новых посланий, придется иметь дело с единственным посланием от чужаков, с единственной проблемой, а не с комплексом.
— Или же, — продолжал Макдональд, — они не хотят двигаться дальше, передавать что-то новое, пока не узнают, что мы их принимаем и понимаем, пока мы им не ответим.
Уайт быстро сменил тему.
— И какие же важные вещи они нам сообщили?
— Кто они. Где живут. Как называются. Как размножаются. Как мыслят.
— И как же они мыслят? — спросил Уайт.
— Словами, числами и образами, — ответил Макдональд. — Так же, как и мы.
Уайт сверлил взглядом рисунок, словно хотел силой воли вырвать все его секреты, которые тот ревниво берег.
— А думают ли они, как и мы… в категориях выгоды и невыгоды, в категориях прибыли и убытка, в категориях победы и проигрыша, в категориях типа «а что я с этого буду иметь»?
Уайту показалось, что Макдональд посмотрел на него так, как сам он смотрел на рисунок. Директор покачал головой.
— По-моему, они настроены миролюбиво. И мы не все мыслим в категориях выгоды и борьбы. Мне кажется, мы все больше утрачиваем дух соперничества. Кроме того, птицы всегда были и остаются символом мира.
— Только голубь, — угрюмо уточнил Уайт. — Вы когда-нибудь видели, как сойка нападает на других птиц, кошек и даже людей? А ястребы, а орлы, а грифы? Любое существо, становящееся на своей планете доминирующим видом, должно быть агрессивным. Как думает птица?
«А как думает человек? Тот, которого ты воспитал в тепле своего дома, в тепле своих рук, в тепле своей любви… как он думает? Как можно достучаться до него, сказать ему, заставить его понять, на кого он похож и на что похож мир? А сказать он хотел так: «Слушай, сынок, ты видишь мир дружественным и улыбчивым оазисом покоя, честной конкуренции и благородных правил игры, а ведь он совсем иной.
Продолжай так думать, и он при первом же удобном случае отгрызет тебе твою черную задницу».
А Джон сказал бы в ответ: «Перестань говорить, как черномазый, отец!»
Уайт перевел взгляд с рисунка на лицо Макдональда.
— У вас есть сын? — спросил он и, услыхав, как это прозвучало, понял, что выдал кое-что о себе самом. Не «есть ли у вас дети?», а именно: «есть ли у вас сын?» Сейчас один ребенок стал нормой, и может, Макдональд ничего не заметит.
Лицо Макдональда смягчилось.
— Есть, — сказал он.
Он все понял.
— Мы очень похожи друг на друга, — сказал Уайт. — Это мой сын приехал со мной.
— Я знаю, — ответил Макдональд.
— Он у меня за личного секретаря и очень интересуется вашей Программой, — услышал Уайт самого себя.
— Я знаю, — повторил Макдональд.
— Не знаю, что бы я делал без него, — сказал он, и для него самого это прозвучало почти как просьба. Может, это и была просьба.
— Моему сыну всего восемь месяцев, — сказал Макдональд.
Уайт поднял брови.
Макдональд рассмеялся.
— Вся моя жизнь прошла в ожидании. Я и этого ждал слишком долго.
Уайт представил, как Макдональд ждет здесь, среди всех этих чуждых машин с их чуждыми запахами, как караулит Послание со звезд, которое все не приходит, слушает пятьдесят лет понапрасну. Вздор! Он снова ударился в сантименты. Это не тот человек. Это Программе пятьдесят лет, а Макдональд работает здесь всего лет двадцать. Кроме того, он инженер и наверняка любит машины, их запахи, трески и шорохи. Но и двадцать лет…
И вот наконец Послание пришло, но навсегда останется без ответа. Уайта захлестнула волна сочувствия к Макдональду, ко всем этим людям, которые посвятили жизнь безнадежному делу.
— Вы не похожи на человека, которому сообщили, что дело его жизни не будет закончено, — сказал Уайт.
Макдональд улыбнулся. «Эту улыбку, — подумал Уайт, — он, наверное, пронес через все долгие годы ожидания».
— Я ждал очень долго, — сказал Макдональд, — капеллане тоже. Если нужно, мы можем подождать еще немного, но, надеюсь, ваше решение изменится. Ведь вы еще здесь и еще слушаете.
— Это мой долг, — сказал Уайт.
Макдональд промолчал.
«Он мог бы сказать: „Ничего вы мне не должны, господин президент. Это мы в долгу перед вами за вашу жертву“, — подумал Уайт в мгновенном приступе раздражения, но тут же отогнал эту детскую мысль.
— А что с остальными словами? — спросил он. — С теми, которые вы пропустили?
— Если это слова. — Макдональд указал на два символа внизу рисунка под яйцом. — Значок из верхнего угла повторен здесь, внизу. Он может означать «солнце».
— А второе слово внизу?
— Не знаем, — ответил Макдональд. — Может, «более яркое солнце». Обратите внимание: солнце внизу и слева имеет лучи с каждого угла. А у того, что наверху, есть лишь одно начало луча. Может, дальнее солнце горячее и они пытаются сообщить это нам на случай, если ваши астрономические знания позволяют разделить эти солнца.
Уайт вновь вгляделся к рисунок.
— И все это вы узнали из этих точек?
— Как вы сказали, это криминальная загадка. Мы, как детективы, собираем улики, причем во множестве. Кроме того, у нас есть подходящие увеличительные стекла. — Он указал рукой на стену, за которой располагался компьютерный зал. — Буквально вся писаная история и литература человечества, на всех его языках, собрана здесь. Все, что мы делаем или говорим на территории Программы, записывается. Вот какой у нас компьютер. Он учится, сравнивает, переводит, сохраняет, шифрует и дешифрует коды. Но, разумеется, мы занимаемся не криптографией, а совсем наоборот — разработкой кода, которого нельзя не понять.
— Наш ранний разговор и ваш звонок, — сказал Уайт. — Все это записано?
Это было вопросом лишь наполовину.
— В любой момент мы можем удалить информацию из памяти простым устным распоряжением.
