нечто, само есть некое другое. Когда мы говорим: нечто другое, то мы сначала представляем себе, что нечто, взятое само по себе, есть лишь нечто и определение «другое» придается ему лишь чисто внешним рассмотрением. Мы думаем, например, что лупа, которая есть нечто дру-
{160}
гое, чем солнце, могла бы быть, если бы даже солнца не было. Но на самом деле луна (как нечто) имеет свое другое в ней самой, и это составляет ее конечность. Платон говорит: бог сделал мир из природы одного и другого (??? ?'?????); он их соединил и образовал из них третье, которое имеет природу одного и другого. В этих словах выражена вообще природа конечного, которое, как нечто, не противостоит равнодушно другому, а есть в себе другое самого себя и, значит, изменяется. В изменении обнаруживается внутреннее противоречие, которым наличное бытие страдает с самого начала и которое заставляет последнее выходить за свои пределы. Представлению наличное бытие кажется сначала просто положительным и вместе с тем спокойно пребывающим внутри своей границы. Мы, правда, знаем также, что все конечное (а наличное бытие таково) подвержено изменению. Эта изменчивость наличного бытия кажется, однако, представлению лишь возможностью, реализация которой не имеет своего основания в нем самом. На самом же деле наличное бытие по самому своему понятию изменяется, и изменение есть лишь проявление того, что наличное бытие есть в себе.
Живое умирает, и умирает просто потому, что оно, как таковое, носит в себе зародыш смерти.
§ 93.
Нечто становится неким другим, но другое само есть некое нечто; оно, следовательно, само в свою очередь также становится неким другим, и т. д. до бесконечности.
§ 94.
Эта бесконечность есть дурная или отрицательная бесконечность, так как она есть не что иное, как отрицание конечного, которое, однако, также снова возникает и, следовательно, также не снимается; или, иными словами, отрицание выражает лишь то, что конечное должно быть снято. Прогресс в бесконечность не идет дальше выражения противоречия, содержащегося в конечном, выражения того, что оно есть как нечто, так и его другое, — этот процесс есть вечная и непрестанная смена этих приводящих друг к другу определений.
Прибавление. Рассматривая моменты наличного бытия, нечто и другого, в их раздельности, мы получаем следующее: нечто становится неким другим, а это другое само есть некое нечто, которое, как таковое, также изменяется и т. д. до бесконечности.
Рефлексия полагает, что она дошла здесь до чего-то высокого и даже
{161}
до наивысочайшего. Но этот бесконечный прогресс не есть истинно бесконечное, которое состоит, наоборот, в том, что оно в своем другом пребывает у самого себя или, выражая то же самое как процесс, состоит в том, что оно в своем другом приходит к самому себе. Очень важно надлежащим образом уразуметь понятие истинной бесконечности и не остановиться на дурной бесконечности, на бесконечности бесконечного прогресса. Когда говорят о бесконечности пространства и времени, то имеют в виду именно бесконечный прогресс. Говорят, например, «это время», «теперь» и затем непрерывно выходят за эту границу вперед и назад. Точно так же обстоит дело с пространством, бесконечность которого доставляет любящим назидания астрономам материал для многих бессодержательных и напыщенных декламаций. При этом обыкновенно еще утверждают, что мышление непременно должно потерпеть поражение, начав рассматривать эту бесконечность. Верно, во всяком случае, что мы, наконец, перестаем двигаться все дальше и дальше по пути такого рассмотрения, но мы поступаем так не вследствие возвышенности этого занятия, а вследствие того, что оно скучно. Слишком длительное рассматривание этого бесконечного прогресса скучно потому, что здесь повторяется одно и то же.
Сначала ставят границу, затем переступают ее, и так до бесконечности.
Мы здесь, следовательно, ничего другого не имеем, кроме поверхностной смены, которая никогда не выходит из области конечного. Если думают, что посредством выхода в эту бесконечность мы освобождаемся от конечного, то нужно сказать, что на самом деле это — освобождение, которое дается бегством. Но убегающий еще не свободен, потому что он в своем бегстве все еще обусловливается тем, от чего он убегает.
Если же говорят далее, что бесконечное недостижимо, то это совершенно правильно, но это правильно лишь потому, что в бесконечное вкладывается чуждое ему определение, что его считают чем-то абстрактно отрицательным. Философия не возится с такой пустой и лишь потусторонней вещью. То, чем занимается философия, есть всегда некое конкретное и всецело наличное. Некоторые видели также задачу философии в том, что она должна ответить на вопрос, как бесконечное решается на то, чтобы переступить само себя. На этот вопрос, в основании которого лежит предпосылка о наличии резкой противоположности между конечным и бесконечным, можно ответить лишь, что сама эта противоположность представляет собою не истинную противоположность и что бесконечное на самом деле вечно переступает себя и вечно также и не переступает себя. Впрочем, говоря: бесконечное есть не-конеч-
{162}
ное, мы этим уже в самом деле высказали истину, ибо, так как само конечное есть первое отрицание, то не-конечное есть отрицание отрицания, тожественное с собою отрицание и, следовательно, вместе с тем и истинное утверждение.
Рассмотренная здесь бесконечность рефлексии есть лишь попытка достигнуть истинной бесконечности, неудачный межеумок. Это вообще та философская точка зрения, которая в новейшее время выдвигалась в Германии. Конечное, согласно этой точке зрения, должно быть снято и бесконечное должно быть признано не только неким отрицательным, но также и неким положительным. В этом долженствовании всегда имеется бессилие, проявляющееся в том, что нечто признается правомерным, и все же это признаваемое правомерным
