Не заснув ни на минуту, утром Антонина умылась, выпила свернувшегося молока, напудрила нос и, щуря красные глаза, вышла на залитую солнцем улицу.
Все поезда из Ленинграда уходили вечером — так ей сказал курносый старик в справочном бюро. Чтобы как-нибудь убить время, она купила себе самый дешевый билет в цирк, но все представление продремала, опершись спиной на какой-то столбик и подняв воротник.
Есть ей не хотелось.
Когда она вышла из цирка, спускался розовый, холодный и печальный вечер. По небу летели облака, похожие на всадников. Орали газетчики и продавцы ирисок. Опять подморозило…
Мелкими осторожными шагами, чтобы не упасть, она поднялась по обледенелому мосту Белинского и пошла мимо Моховой к Литейному проспекту.
«Если вот так, не торопясь, — думала она? — то минут сорок ходьбы… а если еще медленнее?»
На вокзале она села на скамью, укутала полами пальто мерзнувшие колени и принялась ждать, глядя воспаленными, красными глазами, в ту сторону, где стоял швейцар.
Восьмичасовой ушел без Аркадия Осиповича. Девятичасовой тоже.
«Не увижу, — думала она, — уехал… Прозевала. Никогда больше не увижу…»
Он пришел незадолго до отхода курьерского поезда. Она побледнела и вся сжалась, когда увидела его среди целой толпы веселых, хорошо одетых людей — смеющегося и как будто бы очень довольного…
«Только бы не заметил!»
С ужасом она представила себе, что будет, если он ее заметит: как они всей компанией подойдут к ней, будут знакомиться, как она покраснеет и как Аркадий Осипович скажет:
— Ну вот… уезжаю…
И разведет руками.
А они все, что они подумают о ней?
Два носильщика, деловито переговариваясь, пронесли мимо нее красивые черные чемоданы. Вслед за чемоданами показалась Дези, напряженно обнюхивающая опилки на полу.
— Дези! — кричал низкий, молодой голос. — Дези, куда же ты…
— А вы ее плеткой…
Это сказал он — Аркадий Осипович.
Антонина совсем прижалась к спинке скамьи и закрыла глаза, но тотчас же вновь открыла.
Они все еще шли.
Их было очень много — веселых пьяноватых мужчин и женщин. Мужчины шли в расстегнутых шубах и пальто. Тускло блистало крахмальное белье, шляпы у некоторых были сдвинуты на затылок, лица лоснились. Женщины смеялись, переговариваясь друг с другом и тяжело опираясь на руки мужчин. Пахло крепкими духами, спиртом, табачным дымом и еще тем особым запахом, который приносят с собой люди после обильного, длинного и веселого кутежа…
Возле окошечка телеграфа они все остановились. Аркадий Осипович отделился от них, взял бланк и принялся писать, но в это время Дези вдруг залаяла; он повернулся к ней и что-то крикнул — Антонина не расслышала, что именно.
Все засмеялись и громко заговорили, а Аркадий Осипович опять нагнулся над телеграммой.
Какими-то воротцами, через которые возили тележки с багажом, Антонина пробежала на перрон, спросила, где стоит курьерский поезд, и спряталась за деревянную будку, остро пахнущую краской, перед международным вагоном.
У вагона зевал проводник.
По перрону прогуливались военные, старик в оленьей дохе и два старика с палками. Потом прошел толстый инженер в форменной фуражке, с большим желтым портфелем в руке.
— Поцелуй мамочку, — говорил он на ходу розовому мальчишке, — слышишь, олух?
Потом вдруг густо, толпой повалили моряки — веселые, шумные, с сундуками, чемоданами и жестяными чайниками…
Аркадия Осиповича все не было.
Прошли три иностранца в мохнатых чулках, с рюкзаками за спинами, унылые и седые. С ними шла женщина и несла в руке голубую банку икры.
«Глупые какие», — сердито подумала Антонина.
Наконец показался Аркадий Осипович.
Теперь она видела его спереди. Он шел медленно, поддерживая за локоть незнакомую девушку в черном меховом жакете и в такой же шапочке.
Девушка была очень пьяна.
Ноги ее то и дело скользили по обледенелому перрону, она почти падала, и каждый раз, когда Аркадий Осипович вежливо поддерживал ее, она останавливалась и подолгу неслышно смеялась, откидывая назад голову, так что все видели ее белую, тонкую шею…
У Аркадия Осиповича было серьезное и деловитое лицо, хоть он и смеялся, глядя на свою спутницу.
Жадными и злыми глазами Антонина смотрела на них из своего укрытия. Когда они поравнялись с ней, девушка опять поскользнулась и почти упала плечом на Аркадия Осиповича. Он осторожно обнял ее за талию и круто повернул к международному вагону. Проводник почтительно козырнул. Высокая артистка — та, что давеча разговаривала с Антониной в уборной у Аркадия Осиповича, — взяла Дези за ошейник и вошла в вагон, пропустив собаку вперед.
«Как же щенки? — подумала Антонина. — Ведь они же сдохнут?»
Огромная толпа провожающих окружила Аркадия Осиповича. Теперь Антонина слышала только его гибкий, сильный голос.
Высокая артистка стояла в дверях вагона и спокойно улыбалась.
«Хозяйка, — со злобой подумала Антонина, — улыбается еще».
Потом она посмотрела на часы.
Осталось две минуты.
Провожающие заговорили громче, расступились и опять сомкнулись. Что-то хлопнуло, потом еще раз и еще.
— Никогда не оскудеет талантами Россия, — крикнул чей-то расслабленный, пьяный голос, — слышишь меня, Аркаша?
— Советская Россия! — закричала женщина.
— Ура! — крикнул опять расслабленный голос, и все подхватили.
С хрустом и звоном ударились о перрон бокалы. Подошел стрелок с винтовкой на ремне, все обернулись и стали упрашивать, чтобы он взял штраф.
— Да, — кричал молодой голос, — мы признаем себя виновными в нарушении общественной тишины… Готовы уплатить штраф…
Ударил третий звонок.
Аркадий Осипович зашел в тамбур, и тотчас же вагон двинулся, оставив позади толпу провожающих. Девушка в меховом жакете шагнула за вагоном, но покачнулась и дальше не пошла.
— Послушайте! — крикнула она. — Аркадий!
Аркадий Осипович, по-прежнему серьезно и деловито улыбаясь, снял шапку и махнул ею…
Антонина шла за поездом.
Идти было, как ей казалось в те минуты, трудно, скользили ноги, но она шла все скорее и скорее и глядела не отрываясь на его бледное, как будто бы даже злое лицо.
Больше никого не было на перроне.
Впереди светился холодный зеленый огонь.
И в ту же секунду, когда она почувствовала, что бежать больше не может, Аркадий Осипович увидел ее.
В неверном, мерцающем свете прыгающих фонарей он высунулся из тамбура и звенящим молодым голосом крикнул ей какое-то слово, которого она не поняла, но которое, запомнила, как ей казалось, на всю жизнь.
