— Ради Бога! Об этом спрашивать неприлично. Вы заметили, что собирается дождь?
— Да, — согласился Трэвис. — Так вы ответите на мой вопрос?
Эмили нарочито громко вздохнула, давая понять, как сильно он раздражает ее, и нехотя произнесла:
— Я даже не могу сказать, нравилось или нет. Нормально целовал. Вот и все.
Трэвис расхохотался.
— Что я сказала смешного?
Он промолчал. Но ответ девушки доставил ему удовольствие. Не могли ей нравиться поцелуи старины Рэндолфа, если она говорит, что они «нормальные».
— Где мы остановимся на ночь? — спросила Эмили, желая сменить опасную тему.
— У Генри Билингса. Его лачуга примерно в двух милях езды отсюда. Еда там скверная, но постели чистые и сухие. Если мы поторопимся, то успеем добраться до этой благодати, прежде чем начнется дождь. На что это вы так пялитесь, Эмили?
— На ваши глаза! — выпалила Эмили и покраснела, словно ее застали на месте преступления. — Они совершенно зеленые. Братья смеялись над вами в детстве?
— Из-за цвета моих глаз?
— Да н-нет… а потому что… — отвернувшись, пробормотала девушка.
До нее вдруг дошло, что она собирается сказать, и Эмили почувствовала, как лицо ее вспыхнуло от стыда. Боже, она чуть не спросила Трэвиса Клейборна, не подшучивали ли над ним братья из-за его красоты! Да ляпни она такое, и он весь остаток пути будет осыпать ее колкостями, а делать он это умеет.
— Так из-за чего они могли надо мной смеяться? — снова поинтересовался Трэвис.
Эмили осторожно взглянула на него, подыскивая правдоподобный ответ.
— Из-за… роста, — запинаясь, наконец проговорила она.
— В детстве я не был высоким. Во всяком случае, не выше ровесников, — стараясь сдержать раздражение, сказал он.
— Если вы будете говорить столь снисходительным тоном в суде, то проиграете любое дело. Это так, дружеское замечание, — добавила девушка, когда он недоуменно взглянул на нее.
— А если вы будете и дальше смотреть на меня так, как сейчас, я могу подумать, что вы ждете поцелуя.
— Ничего подобного!
— Тогда перестаньте глядеть на мои губы.
— А куда же мне смотреть, Трэвис?
— На воду, — резко бросил он. — Смотрите на воду. Вы действительно не хотите, чтобы я вас поцеловал?
От его слов у Эмили перехватило дыхание. Она понимала, что играет с огнем, но не могла отвести взгляд от Трэвиса. Ей совсем неинтересно смотреть на воду. Ей хочется смотреть только на него. Да что же это с ней происходит?!
— Наверное, будет не очень хорошо, если вы это сделаете. Ведь я еду к жениху и…
— Нельзя выходить замуж за незнакомца, Эмили, — мягко проговорил Трэвис.
— А вам-то какое дело? — возмутилась она.
У Трэвиса не было готового ответа на ее вопрос.
— Меня всегда волнуют чужие глупости, секунду помолчав, сказал он.
— Вы считаете меня дурочкой.
— На воре и шапка горит…
Остаток пути Эмили и Трэвис проехали молча.
Глава 5
Из бревенчатого домика им навстречу вышел Генри Билингс, мужчина средних лет, лысый, как скала, и такой же разговорчивый. Он что-то буркнул себе под нос. Эмили расценила это как приветствие, хотя не разобрала ни слова. Генри даже не взглянул на девушку — просто махнул рукой, чтобы она шла за ним в дом. Внутри он кивнул в сторону закрытой двери одной из комнат, давая понять, что там Эмили предстоит провести ночь.
В самой большой комнате стояли узкие кровати, посередине — деревянный стол, который с трех сторон окружали скамейки, четвертую занимала пузатая печь.
Трэвис вел себя так, будто они с Генри добрые друзья; за ужином он сообщил ему все последние новости, Эмили же не проронила ни слова. Она сидела рядом с Трэвисом, пытаясь заставить себя съесть подозрительного вида суп. Но от варева исходил такой мерзкий запах, что она не смогла проглотить хотя бы ложку и, поскольку хозяин не обращал на нее никакого внимания, отодвинула тарелку и Удовольствовалась куском черного хлеба, который запила молоком.
Закончив свой скудный ужин, Эмили извинилась и направилась в отведенную ей комнату. Потом вдруг вернулась и спросила Трэвиса:
— Мы завтра будем в Голден-Крест?
Он покачал головой.
— Нет. Послезавтра. На следующую ночь мы остановимся у Джона и Милли Перкинс. Они сдают комнаты.
Пожелав мужчинам спокойной ночи, Эмили закрыла за собой дверь.
Утром она вышла с сумкой в руках, вся в розовом. Этот цвет ей очень шел. Черт побери, она становилась все красивее! Трэвису нестерпимо захотелось поцеловать девушку. Стараясь сдержаться, он нахмурился и поклялся себе не приближаться к Эмили, как бы соблазнительно ни выглядела она. Он будет поддерживать только разговоры на общие темы.
День выдался погожий, у Эмили было прекрасное настроение — во всяком случае, ей явно не хотелось ни о чем спорить и вступать в пререкания, — и они вели философские беседы.
Она призналась, что любит читать. Он посоветовал ей одолеть «Республику» Платона.
— Там все о правосудии, — пояснил Трэвис.
— Мне было очень интересно. Думаю, вам книга тоже, как и мне, понравится. Мама Роуз подарила мне экземпляр в кожаном переплете вместе с дневником. Это мои самые ценные вещи.
— А зачем она подарила дневник?
— Она сказала, что я должен описывать в нем все дела, которые буду вести в суде. А когда уйду на покой, в одной руке у меня будет «Республика», а в другой — дневник. Она надеется, что тексты не будут противоречить друг другу.
— Весы правосудия… — прошептала Эмили, на которую мудрость матери Трэвиса произвела сильное впечатление.
Она засыпала его вопросами о книге Платона; они говорили о различных законах, о том, какими должны быть судья, адвокат… Трэвису настолько понравилось беседовать с ней, что он даже пожалел, когда разговор закончился.
А потом он, допустил ошибку: снова сделал ей замечание.
— Эмили, вы себе противоречите. Вы умны, достаточно образованны…
— Но? — спросила она.
— Но поступаете необдуманно. Даже глупо, если говорить откровенно.
Она разозлилась:
— Мне кажется, я не интересовалась вашим мнением.
— Но тем не менее я вам его высказал, — ответил он. — Вы же только что страстно рассуждали о честности и справедливости! Неужели так трудно понять, что ваше намерение выйти замуж за абсолютно незнакомого человека…
Начался новый спор, который продолжался до самых ворот Перкинсов.
Трэвис произнес целую тираду. Он привел по крайней мере два десятка доводов, из которых следовало, что Эмили Финнеган не может стать женой мистера О'Тула, Но именно последний оказался самым убедительным.
— Да вам ни за что не удастся изобразить из себя этакий изнеженный, слабый цветочек, Эмили!
