пришлось представиться. Старик оказался первым мужем сестры Роуз.
– Коуч! Ах ты негодник!
Он работал механиком, ремонтировал лифты. На ночных свиданиях с Роуз он учил ее подтасовывать карты и целоваться с открытыми глазами.
– Помереть можно на этих ступеньках, – проговорил побагровевший от натуги толстяк.
Одноногий ветеран ухмыльнулся:
– Чья бы корова мычала, Коуч.
Около дома девчушки с пластырями в автобус Роуз сели три бармена из разных штатов, в которых она когда-то влюблялась, а у дома мальчика, вечно что-то бубнившего себе под нос, подобрала патрульного полисмена, с которым в юности провела ночь в Оклахома-сити. Следом за ним в автобус вошли ловец креветок и водитель пожарной машины. Полисмена они пропустили вперед, поскольку решили, что так положено по чину.
– Мэм, – поприветствовал Роуз патрульный полисмен и широко улыбнулся, после чего обозвал Тейта Палинкуса тухлым яйцом, дурным семенем, подонком, разбойником и мешком навоза за то, что он обрюхатил Роуз в ту пору, когда она была совсем ребенком и не могла отличить отвратительного сукина сына от вазы с фруктами.
В начале дорожки у дома капризной девочки Роуз поджидал судья из аризонского окружного суда. Он уселся на переднее сиденье рядом с Джеком Ланс-Хейни. И заявил Роуз, что она до сих пор роскошно выглядит и поэтому он готов пускать ее к себе под судейскую мантию хоть каждый день.
Роуз возразила:
– Ваша честь, теперь мы с вами старые.
Судья сказал:
– Ты все та же красотка, Роуз.
У дома мальчика, похожего на Орсона Уэллса, стоял Хэнк Спеллмен и пинал камни носком ботинка. Стоило ему войти в автобус, как все остальные хором воскликнули:
– Хэнк!
Казалось, все они и вправду рады его видеть. Хэнк когда-то продавал и устанавливал в домах печи, и у него всегда было много хороших приятелей. Бывало, он танцевал с Роуз у нее в подвале, похлопывая ее по бедрам или скользя ладонями по всему ее телу. Порой он сжимал ее ягодицы и шептал ей на ухо:
– Если когда-нибудь я пропаду без вести и ты примешься искать меня, вот тут меня ищи – на этой попке.
На том месте, где обычно ждала автобус девочка в парусиновой жилетке, стоял высокий старик в темной шляпе. Когда-то он был дантистом, к которому ходила Роуз. У него был бассейн в доме и горничная, которая всю ночь молча, безропотно приносила дантисту и Роуз полотенца и коктейли. В автобус дантист забрался с помощью тросточки, а стекла его очков были толстыми, как ломти хлеба. Он сказал Роуз, что она необычайно хороша собой и что фигурка у нее до сих пор просто чудо.
Роуз ответила:
– Спасибо тебе большое. Мне повезло, что я так выгляжу. Мои родственницы стареют по-разному. Большинство из них к старости выглядят так, словно они выкурили слишком много сигарет, а другие – так, словно слопали слишком много пончиков.
– А ты выглядишь так, словно перецеловала слишком много парней, – заметил механик.
– Ты могла бы стать первой леди, – повторил Лейн, а Тейт задумчиво изрек:
– Ты была моей первой леди.
Возле живой изгороди у дома хнычущего мальчика стояли четверо мексиканцев, бывших автобусных кондукторов. Состарившись, они стали похожи друг на друга, как близнецы. Все были в аккуратно отглаженных белых костюмах, седые, со снежно-белыми усами.
– La Rubia, – по очереди поприветствовали они Роуз. По-английски они говорили не лучше, чем прежде, но безрукий ветеран воевал с фашистами в Испании и довольно неплохо переводил.
Столько пассажиров в автобусе у Роуз еще не бывало никогда. Автобус был не слишком большой. Он был предназначен для детсадовских детишек, а если точнее – для одной утренней детсадовской группы. Конечно, автобусная компания дала Роуз отличный маршрут, но еще ни разу ее поездки не были такими напряженными. Обычно она заканчивала работу к полудню. Но все-таки ей было под семьдесят, и хотя она не была дряхлой, выжившей из ума старушкой, она все же уставала. Поэтому ей и дали только тринадцать детей, живших не слишком далеко от ее дома. Со своей работой Роуз справлялась хорошо, просто отлично. Все так считали. Она была осторожным и вежливым водителем, одним из самых лучших.
В тот день Роуз проехала туда и обратно по всему своему маршруту, собрав в детсадовский автобус всех стариков, которые когда-то были ее возлюбленными. Она не увидела никого из детей, ей не встретилось ни одной машины. Она была немного смущена и решила, что, наверное, сегодня все же воскресенье. Прежде она никогда не совершала таких ошибок и решила не говорить об этом своим прежним возлюбленным. Вдруг они решат, что у нее начался склероз. Поэтому она доехала до последней остановки – до дома мальчика, который жил по соседству с ней, рядом с бензозаправочной станцией. Там тоже стоял старик – широкоплечий великан. Это был муж Роуз. Старики, сидевшие в автобусе, так хорошо знакомые друг с другом, совсем не знали мужа Роуз. Когда он поднялся по ступенькам, все уважительно притихли. Роуз закрыла дверь автобуса и сказала:
– Джентльмены, позвольте представить вам моего супруга.
Ее муж выглядел так, словно угодил на вечеринку с сюрпризами. Он наклонился и поцеловал Роуз в лоб. Он был первым, кто прикоснулся к ней в этот день. Он сказал:
– Роуз, мой маленький щеночек.
Роуз поцеловала его в щеку – теплую, колючую, такую знакомую.
Она поехала дальше. Ее муж пошел по проходу между сиденьями автобуса, раскачивающегося, как корабль. Его встречали как почетного гостя. Старики-любовники по очереди представлялись мужу Роуз, а он всякий раз говорил:
– Ах да! Конечно, как приятно с вами познакомиться.
При этом он в знак изумления и радости прижимал левую руку к сердцу. Глядя в широкое зеркало заднего вида, Роуз видела, как ее былые возлюбленные улыбаются и похлопывают ее мужа по спине. Ветераны отдали ему честь, и патрульный полисмен тоже, а Джек Ланс-Хейни поцеловал ему руку. Тейт Палинкус попросил прощения за то, что обрюхатил Роуз в ту пору, когда она была еще так юна, а седовласые мексиканцы-кондукторы изо всех сил постарались выговорить приветствие по-английски. Окружной судья сказал, что готов от имени всех присутствующих с огромной радостью поздравить Роуз и ее супруга с долгим и верным браком.
Роуз вела автобус дальше. Вскоре она подъехала к переезду перед автостоянкой. Ее маленький автобус как раз вписывался между двумя железнодорожными путями, и она остановилась, потому что заметила, что с обеих сторон приближаются поезда. Ее муж и старики-любовники опустили стекла и высунулись из окон, будто детсадовцы. Поезда были раскрашены ярко, словно игрушечные, а на каждом вагоне крупными буквами было написано название груза: АПЕЛЬСИНЫ, БРИЛЛИАНТЫ, ВЗРЫВЧАТКА, ГРАВИЙ, ДУХИ, ЕДА, ЖИЛЬЕ, ЗЕМЛЯ, – непрерывный алфавитный перечень всего, что нужно для жизни.
Они долго смотрели на поезда. Но вагоны двигались медленно. Закончился английский алфавит и сменился другими, иностранными. И старикам-любовникам в конце концов стало скучно. Они закрыли окна автобуса Роуз. Стало тише. Они сидели и ждали, когда же, наконец, пройдут эти медленные, ленивые поезда. А Роуз, которая утром встала рано, вынула ключ из замка зажигания, сняла шляпу и перчатки и задремала. Старики-любовники оживленно переговаривались между собой, обсуждая мужа Роуз. Они шептались тихо, но все же до Роуз доносились обрывки слов. «Тс-с-с…» – слышалось ей. «С-с-суп…» и «Дру-у-г…» И из этих обрывков слов складывалось слово «супруг». Во всяком случае, ей слышалось именно это слово. Она дремала в автобусе, а у нее за спиной сидели все ее постаревшие любовники, которые были так рады вновь видеть ее.
Примечания
1
Д. Чосер, «Кентерберийские рассказы», пролог (пер. Н. И. Кашкина). –
