пристроила сверху тенниски подошвами вверх и подняла на Джона Пола простодушный взгляд голубых глаз.
— А собственно, почему? — осведомилась она, хлопая ресницами.
— Потому что вы всего лишь стучите по клавиатуре, — ответил он, но уже не так сердито.
Это был удар ниже пояса. Очевидно, он надеялся, что она надуется и даст ему шанс уйти в ночь и грозу. Напрасная надежда.
— А вы вообще в бессрочном отпуске, так что у меня статус все-таки выше!
Джон Пол ограничился хмыканьем.
— Так мы идем или нет? — деловито осведомилась Эвери.
— Подождем до рассвета. И не надо так самодовольно пыжиться! Я и сам собирался ждать.
— Как же, как же!
Пусть оставит последнее слово за собой, решил Джон Пол. Заслужила. До сих пор он считал себя самым упрямым человеком в мире, теперь эта уверенность пошатнулась. Впрочем, и у него был припасен кое-какой козырь — ускользнуть еще до рассвета. Проснувшись и не найдя его, упрямица вынуждена будет ждать в машине.
Если же он не вернется…
— Ключи оставим в машине.
— Хорошо.
— А теперь вернитесь на переднее сиденье, разложим его. Можете спать в моем спальном мешке. Он просторный.
— Значит, хватит на двоих.
— То есть?
— Будем спать в нем вместе.
— О!
— Только, чур, никаких вольностей.
— А спать в одном мешке — это, выходит, не вольность?
Эвери промолчала. Она сама опустила спинку сиденья, разложила на получившемся ложе спальный мешок, прикинула его размер, подумала — и сбросила курточку. Джон Пол ловко скользнул в мешок и скоро уже покоился в нем, как в удобной постели, хотя голова упиралась в заднюю спинку, а ноги — в приборную доску. Должно быть, ему было не привыкать спать в полевых условиях.
Эвери неуклюже пристроилась рядом. Стоило расслабиться, как зубы застучали. Курточка пришлась бы кстати, но она, не подумав, сунула ее под сиденье, и не хотелось поднимать суету. Джон Пол лежал с закрытыми глазами и словно не чувствовал, как ее сотрясает дрожь. Джентльмен предложил бы заключить ее в учтивые объятия, но это не был джентльмен.
С детских лет Эвери привыкла не жаловаться. Это был предмет ее тайной гордости. Она рано научилась безропотно выносить все: огорчения, разочарования, физическую боль, холод и жару, — но Джон Пол как- то ухитрился подорвать эту замечательную черту. Его покровительственная позиция влияла на что-то чисто женское, и возникало желание вести себя как женщина.
Прошло несколько долгих минут. Ноги леденели все больше. Хотелось зашмыгать носом, и в конце концов Эвери не удержалась.
— Что такое?
— Ничего! Холодно!
— Странно. Мне — нет.
Это он нарочно!
— Вам не может быть тепло! — возмутилась Эвери. — Вы просто хотите меня проучить.
— Ничего подобного.
— Предлагаю согреть друг друга, — отважилась она. Ни звука в ответ.
— Обнимите же меня, черт вас подери! Я совсем окоченела! Будьте джентльменом хоть раз в жизни!
Джон Пол не двинулся. Махнув на все рукой, Эвери придвинулась вплотную… и убедилась, что он и впрямь не мерзнет. От него шел приятный жар. Не человек, а электрическое одеяло. Она обвила эту живую грелку рукой и ногой.
— А вы что лежите как колода?
— То есть как это — что? — сказал Джон Пол, который вот уже пять минут отчаянно боролся со смехом. — Если я последую вашему примеру, один Бог знает, во что это выльется.
— Глупости!
Эвери отодвинулась и приподнялась, давая возможность просунуть под нее руку, и как только он это сделал, прижалась с отчаянием обреченного. Джону Полу показалось, что к нему приник сплошной кусок льда.
Впрочем, лед не пахнет, а от волос Эвери исходил мятный аромат.
— Вы как одна сплошная мурашка, — пошутил он.
Эвери не ответила, нежась в тепле его тела, и не стала возражать, когда Джон Пол принялся растирать ее. Это ощущалось почти как ласка. Майка на спине задралась до лопаток, и горячие пальцы блуждали по голой коже. Вот они наткнулись… Эвери дернулась вверх, макушкой крепко приложившись о мужской подбородок.
— Черт! — прошипел Джон Пол. — Зачем, скажите на милость, вы это сделали?
— Просто хватит уже! Я согрелась. Давайте спать.
Он потер подбородок, вспоминая ощущение шрамов под пальцами. Девчонка при этом вырвалась, словно он проник в какую-то страшную тайну. А в самом деле, откуда у нее шрамы?
Он попробовал снова заключить Эвери в объятия и обнаружил, что она напряжена, как натянутая тетива. О расспросах и речи не было.
Эвери ждала с резким «оставьте меня в покое» на языке. В груди начало жечь оттого, что она слишком долго задерживала дыхание. Пришлось выдохнуть. Это вышло шумно. Почему он молчит? Почему ничего не спрашивает?
Тому, на ком жизнь оставила свою отметину, друзья и близкие часто говорят: «Тебе совершенно нечего стыдиться!» — потому что не испытали этого на себе. Возможно, Эвери просто не везло с мужчинами. Каждый реагировал одинаково: сначала удивление, потом короткий, но болезненный момент, когда лицо передергивается в непроизвольной гримасе отвращения. Момент, который портит все, после которого нет дороги назад, к едва зародившейся близости.
Ну и, конечно, вопросы, торопливые, смущенные — участие, быть может, даже вполне искреннее, но тем не менее мучительное. Участие, как к убогому.
Если Джон Пол и пожалел ее, он этого никак не показал: ни взглядом, ни жестом, ни участливым вопросом. Он лежал с закрытыми глазами, словно в самом деле последовал совету и уснул. Но она-то знала, что это не так!
— Эй, черт возьми, хватит притворяться!
— Меня зовут не Черт Возьми, а Джон Пол, — ответил он, не открывая глаз.
Лучше бы он задавал вопросы, лучше бы выказал свое отвращение как-нибудь явным образом — например, передернулся.
— Эй!
— Ну, что еще? — спросил он со вздохом.
— О чем ты думаешь? — спросила Эвери сквозь зубы.
— Тебе это не понравится.
— Знаю. Все равно говори!
— Уверена?
— Говори!!! — крикнула она, разъяряясь. — Я хочу знать! Дословно!
— Ладно. Я думаю, что ты ужасная зануда.
От удивления Эвери на миг потеряла дар речи.
— Чт-то?
— Что слышала. Ты зануда из зануд. Большей зануды свет не видывал. Не можешь хоть немного побыть
