волосы! - Она говорила горячо и решительно.
- Марти, послушай меня внимательно. Твои волосы крайне нужны этой даме. Между нами говоря, лучше б ты с ними рассталась. Худо тебе будет, если ты ей не удружишь.
- Худо? А кто она такая?
Парикмахер молчал, - и девушка повторила вопрос.
- Я не имею права говорить. Но она скоро уедет за границу, так не все ли тебе равно?
- Она хочет взять с собой за границу мои волосы? Перкомб кивнул. Девушка задумчиво смотрела на него.
- Парикмахер Перкомб, - сказала она, - я знаю, кто эта дама. Это миссис Чармонд, из Хинток-хауса.
- Пока это мой секрет. Отдай волосы, и я тебе его открою.
- Не отдам, пока не узнаю правду. Это миссис Чармонд? Парикмахер понизил голос:
- Ну... да, она. Вы в церкви сидели почти что рядом, и она заметила, что у тебя волосы точь-в-точь как у нее. Вот ей и взбрело на ум купить их. Но она наденет шиньон не раньше, чем окажется за границей, а там никто не заметит перемены. Мне поручено сделать шиньон. Я бы не потащился на край света, если б меня не послала такая важная особа. Теперь учти, что она откажется от моих услуг, если узнает, что я выболтал ее тайну. Поклянись, что ты ничего никому не скажешь. Иначе мне несдобровать.
- Я и не собираюсь ничего говорить, - сухо ответила Марти. - Но мои волосы принадлежат мне, и я с ними ни за что не расстанусь.
- Я тебе все рассказал, а ты мне отказываешь. Это нечестно! воскликнул уязвленный парикмахер. - Рассуди, Марти, ты с ней в одном приходе, ты живешь в доме, которым она владеет, твой отец болен, и ему не захочется покидать эти стены. Тебе бы следовало ее уважить. Я говорю это как друг. Я ведь не требую ответа сейчас же. Завтра по дороге на рынок загляни ко мне. Когда ты все хорошенько обдумаешь, ты без колебаний отдашь то, что мне нужно.
- Мне вам нечего больше сказать, - прежним тоном ответила девушка.
Парикмахер понял, что дальше убеждать ее словами бесполезно.
- Я знаю, что на тебя можно положиться, - сказал он. - Я оставлю здесь эти соверены для красоты, чтобы ты могла на них как следует полюбоваться. Завтра ты принесешь мне свои волосы или вернешь золотые. - Он поставил монеты ребром за рамку небольшого зеркала. - Хочу надеяться, что ты принесешь волосы - так будет лучше и для тебя и для меня. Я и сам думаю, что она могла бы обойтись без твоей помощи, да уж раз она вбила себе это в голову, то приходится ей потакать. Если ты вздумаешь срезать их сама, то постарайся не перепутать пряди. Вот как это делается...
- Я не буду, - ответила она кратко и безразлично. - Я сама хочу быть красивой. Даме нужны мои волосы, чтобы привлечь нового поклонника. Говорят, она разбила немало сердец.
- Боже, удивительно, как ты догадлива, Марти, - сказал парикмахер. Знающие люди говорят, что у нее и вправду есть на примете один иностранный джентльмен. Как бы то ни было, помни мою просьбу.
- Пусть завлекает любовников без моей помощи.
Перкомб, стоявший уже в дверях, вернулся, положил свою трость на подставку для гроба и взглянул прямо в лицо девушки.
- Марти Саут, - сказал он нарочито отчетливо, - у тебя у самой есть любовник, поэтому ты не хочешь расставаться с волосами!
Она покраснела, но это был тот румянец, который только подчеркивает красоту. Натянув желтую кожаную рукавицу на левую руку, в правую она взяла секач, повернулась спиной к посетителю и вновь упрямо углубилась в работу. Некоторое время он смотрел на нее; затем пошел к дверям и, еще раз оглянувшись, переступил порог.
Несколько минут Марти продолжала работать, затем решительно отложила секач, встала и направилась к двери в глубине комнаты, за которой открывались добела выскобленные ступеньки. Поднявшись по лестнице, она на цыпочках приблизилась к двери спальни и, не открывая ее, спросила:
- Отец, тебе ничего не надо?
Слабый голос ответил, что ничего не надо, и добавил:
- Если бы не это дерево, я к утру был бы совсем здоров!
- Опять дерево - вечно это дерево! Успокойся, отец! Ты же знаешь, что оно не может тебе повредить.
- С кем ты там разговаривала?
-- Заходил человек из Шертона - ничего важного, - заверила она старика. - Отец, - продолжала она, - может миссис Чармонд выгнать нас из дому, если захочет?
- Выгнать? Нет. Никто не может выгнать нас, пока моя бедная душа не расстанется с телом. Я арендовал дом пожизненно, как и Джон Уинтерборн. Дом перейдет к ней, когда я умру, не раньше. - Голос старика прозвучал разумно и внятно. - Пока меня не убьет это дерево, - продолжал он плаксиво.
- Полно, ты ведь знаешь, что это чепуха. - Она не стала продолжать разговор и спустилась по лестнице вниз. - В таком случае слава богу, сказала она себе. - Мое у меня и останется.
ГЛАВА III
Дом за домом огни деревушки гасли, и вот в темноте их осталось всего два. Один из них светился в большом доме на склоне холма - о нем мы пока умолчим, - другой в окне Марти Саут. Однако, когда часы пробили десять, она встала и задернула окно плотной холщовой занавеской. Тогда снаружи показалось, что свет погас и в ее доме. Только дверь у нее, как и у многих соседей, оставалась приоткрытой из-за дыма, наполнявшего комнату, но, чтобы свет не падал на улицу, она занавесила холстиной и дверь. Марти была из тех, кто предпочитает скрывать от соседей трудности, и не хотела показывать, что ей приходится засиживаться допоздна; лишь по невнятному треску ветвей случайный прохожий мог догадаться, что в этом доме не спят.
Пробило одиннадцать, двенадцать, потом час; груда кровельного прута росла, увеличивалась и куча обрезков. Наконец свет на холме погас, а она все работала. Ночь за окном стала еще холодней, девушка стала зябнуть и, чтобы спастись от ветра, отгородилась от двери большим голубым зонтиком. Два соверена выглядывали из-за рамочки зеркала, словно пара подстерегающих желтых глаз. Переводя дыхание, Марти на мгновение отрывалась от работы и задерживалась взглядом на монетах, но тут же отводила глаза и касалась пальцами прядей, словно желая удостовериться, что они целы и невредимы. Когда пробило три, она встала и присоединила последнюю вязанку к тем, что уже были сложены у стены.
Накинув на плечи красный шерстяной платок, она открыла дверь. Необъятная ночь встретила ее на пороге; за его гранью словно разверзлась вселенская пустота, предшествовавшая сотворению мира - Гиннунг-гэп[1] из легенд ее предков-датчан. Мрак показался Марти особенно непроглядным, так как глаза ее только что были обращены к пламени очага, на улице же не горело ни одного фонаря, который мог бы смягчить переход от света комнаты ко тьме ночи. Ленивый ветерок доносил из соседнего леса скрипение трущихся друг о друга веток с уснувшими птицами, доносил превращенную в звуки печаль деревьев, уханье сов, глухое трепыханье крыльев лесного голубя, неловко устроившегося на ночлег.
Но глаза ее скоро привыкли к темноте. Она взяла две вязанки прутьев и, определяя путь по темным зубчатым вершинам деревьев, вырисовывавшимся на более светлом небе, отнесла их под длинный сарай, окруженный ковром из опавших листьев, который был в сотне ярдов от дома. Ночь - это странное существо, - в четырех стенах она побуждает человека к губительному самоанализу и вселяет недоверие к себе, и та же ночь под открытым небом гонит душевную тревогу, представляя ее не достойной внимания. Ночь умиротворила Марти Саут, и ее движения стали спокойней и уверенней. Опустив вязанки наземь, она возвратилась в дом за следующими двумя; и так перетаскала в сарай все плоды своего труда.
Это строение было каретным сараем главного из местных дельцов, мистера Мелбери, лесоторговца и поставщика всевозможных изделий из дерева; на мистера Мелбери и работал отец Марти, получая за труды сдельно. Сарай принадлежал к многочисленным службам, беспорядочно разбросанным вокруг дома мистера
