натянуть на ноги сапоги, а Хенчард нахлобучил ему шляпу на голову. И вот Уиттл уже семенил по Задней улице, а Хенчард с суровым лицом шагал за ним следом.
В это время Фарфрэ, узнав, что Хенчарда нет дома, вышел из задних ворот и, заметив что-то белое, трепещущее в предрассветном сумраке, вскоре различил, что это подол рубахи Эйбла, торчащий из-под куртки.
– Господи, твоя воля, что это такое? – проговорил Фарфрэ, входя во двор вслед за Эйблом; Хенчард немного отстал от него.
– Видите ли, мистер Фарфрэ, – невнятно забормотал Эйбд с покорной, перепуганной улыбкой, – он сказал, что будет умерщвлять мою плоть, если я не встану пораньше, и вот он теперь за это принялся! Видите ли, тут уже ничего не поделаешь, мистер Фарфрэ, все выходит как-то по-чудному!.. Да… Вот и придется мне ехать в Блекморскую долину полуголым, раз уж он так приказывает; но потом я на себя руки наложу! Не стерпеть мне такого позора: ведь женщины всю дорогу будут глазеть из окон на мое бесчестье, издеваться надо мной будут – мужчина без штанов! Понимаете, каково мне все это переносить, мистер Фарфрэ, и какие погибельные мысли мне в голову лезут. Да… я что-нибудь над собой сделаю… чему быть, того не миновать!
– Ступай домой, надень штаны и приходи на работу в приличном виде! Если не пойдешь, тебе несдобровать!
– Не смею! Мистер Хенчард сказал…
– Плевать мне на то, что сказал мистер Хенчард или кто другой! Это же черт знает что такое. Сию минуту ступай домой и оденься, Уиттл.
– Э, нет, погодите! – проговорил Хенчард, подойдя к ним сзади. – Кто отсылает его домой?
Все рабочие посмотрели на Фарфрэ.
– Я, – сказал Дональд. – По-моему, шутка зашла слишком далеко.
– А по-моему, нет! Полезай в повозку, Уиттл!
– Нет, не полезет, пока я здесь управляющий, – сказал Фарфрэ. – Или он отправится домой, или я навсегда уйду с этого двора.
Хенчард побагровел и строго взглянул на него. С минуту он молчал, глядя в глаза шотландцу. Наконец Дональд решил пойти ему навстречу, заметив, что он уже начинает раскаиваться.
– Слушайте, – проговорил Дональд спокойно, – нельзя же так поступать человеку вашего звания, сэр! Это тиранство, и оно не достойно вас.
– Вовсе не тиранство! – буркнул Хенчард, как надувшийся мальчишка. – Проучить его надо, чтоб зарубил себе на носу! – Немного помолчав, он проговорил тоном глубоко обиженного человека: – Почему вы так говорите со мной в их присутствии, Фарфрэ? Могли бы подождать, пока мы останемся одни. Впрочем… я знаю почему! Я посвятил вас в тайну своей жизни – дурак этакий! – и вы теперь этим пользуетесь мне во вред.
– Нет, я позабыл об этом, – отозвался Дональд просто.
Хенчард опустил глаза и, не сказав ни слова больше, ушел. В этот день Фарфрэ узнал от рабочих, что Хенчард всю зиму посылал старухе матери Эйбла уголь и нюхательный табак, и это уменьшило его неприязнь к хозяину. Но Хенчард был все так же хмур и молчалив, а когда один рабочий спросил, надо ли поднять овес на верхний этаж зернохранилища, Хенчард коротко ответил:
– Спросите мистера Фарфрэ. Он здесь хозяин!
По существу, так оно и было; тут уж сомневаться не приходилось. Хенчард, некогда самый уважаемый человек в своей среде, теперь потерял долю былого уважения. Как-то раз дочери одного недавно умершего дарноверского фермера пожелали узнать, сколько стоит их стог сена, и отправили к мистеру Фарфрэ посланца с просьбой произвести оценку. Посланец – маленький мальчик – встретил во дворе не Фарфрэ, а Хенчарда.
– Хорошо, я приду, – сказал Хенчард.
– Скажите, пожалуйста, а что, мистер Фарфрэ придет? – спросил мальчик.
– Я сам иду в ту сторону… Почему нужен именно мистер Фарфрэ? – осведомился Хенчард, задумчиво глядя на мальчика. – Почему люди всегда зовут мистера Фарфрэ?
– Должно быть, потому, что он им очень нравится… так они говорят.
– Ага… понимаю… значит, вот что они говорят… а? Он им нравится, потому что он умнее мистера Хенчарда и больше знает. Словом, мистер Хенчард ему в подметки но годится, а?
– Да… верно, сэр… это тоже говорят.
– Так, значит, говорят еще что-то? Ну конечно! Что же именно? Ну-ка, скажи, и вот тебе шесть пенсов на гостинцы.
– Говорят, что у него, мол, характер лучше, а Хенчард в сравнении с ним дурак, говорят. А когда паши женщины шли домой, они говорили: «Золотой парень… мягкий, как воск… лучше его нету… Этого бы конька да в мою конюшню». И еще говорят: «Из них двоих он куда больше входит в положение, вот бы ему быть хозяином вместо Хенчарда», – говорят.
– Глупости болтают! – отозвался Хенчард, стараясь скрыть недовольство. – Ну, можешь идти. А сено оценивать приду я, слышишь? Я.
Мальчик ушел, а Хенчард пробормотал:
– Желают, чтобы он был здесь хозяином… еще чего захотели!
И он отправился в Дарновер. По дороге он нагнал Фарфрэ. Они пошли вместе, причем Хенчард не отрывал глаз от земли.
– Вам сегодня не по себе? – осведомился Фарфрэ.
– Нет, я совершенно здоров, – ответил Хенчард.
– Однако вы немного не в духе… правда? Но сегодня ведь не на что сетовать! То сено, что мы вывезли из Блекморской долины, оказалось великолепным. Кстати, дарноверцы хотят оценить свое сено.
– Да. Я иду туда.
– Я пойду с вами.
Хенчард не ответил, и Дональд принялся негромко напевать песню, но, подойдя к дому покойного фермера, спохватился и сказал:
– Что это я! У них отец умер, а я тут песни распеваю. И как это меня угораздило позабыть?
– А вы очень боитесь, как бы кого-нибудь не обидеть? – заметил Хенчард, криво усмехаясь. – Ну, конечно… я знаю… особенно меня!
– Простите, если я вас обидел, сэр, – отозвался Дональд, остановившись, и на лице его отразилось раскаяние. – Но почему вы так говорите… и думаете?
Туча, омрачавшая чело Хенчарда, рассеялась, и, когда Дональд умолк, хозяин повернулся к нему, глядя не столько ему в лицо, сколько на грудь.
– Я кое-что слышал, и это меня раздосадовало, – сказал он. – Поэтому я говорил с вами резко, позабыв о том, какой вы на самом деле. Вот что: не стану я здесь возиться с этим сеном… вы, Фарфрэ, сумеете справиться лучше меня. К тому же они ведь послали за вами. Мне надо попасть на заседание городского совета в одиннадцать, а сейчас уже около этого.
Так они расстались, восстановив свои дружеские отношения, и Фарфрэ не стал расспрашивать, что значат не совсем для него понятные слова Хенчарда. А Хенчард опять успокоился, но все же с тех пор всегда думал о Дональде с каким-то смутным опасением и часто жалел, что раскрыл перед ним всю душу и посвятил его в свою тайну.
ГЛАВА XVI
Вот почему Хенчард мало-помалу стал более сухо обращаться с Дональдом. Он был вежлив с ним, преувеличенно вежлив, и Фарфрэ изумлялся, впервые заметив, как хорошо воспитан его хозяин, которого он до сих пор считал искрзиним и сердечным, но несдержанным. Теперь Хенчард лишь очень редко клал руку на плечо молодого человека, чуть не пригибая его к земле грузом своих дружеских чувств. Он перестал ходить на квартиру к Дональду и кричать в коридоре:
