— «Ибо Он тот, о котором сказал пророк Исайя: глас вопиющего в пустыне; приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему».
— Теперь поняла? Возможно, Питер Вайоминг перебарщивает, говоря о сибирской язве как части дьявольской игры в конец света. Однако не стоит заблуждаться насчет самого Пентагона. Как ты думаешь, войска хорошо защищены от нападения такого «завтрашнего святого», но вооруженного пробирками со спорами и ракетными установками? Учти, в пятидесятые годы ЦРУ экспериментировало с ЛСД, используя солдат в качестве подопытных. Военные распыляли над Сан-Франциско опасные бактерии — как потом объяснили, «для изучения эффективности бактериологического оружия». Ничего себе ученые… Чье оружие они испытывали, и против кого оно было направлено? Пострадали только американские граждане. Пастор Пит? Не он изобрел тайные операции.
Ники брезгливо поморщилась.
Такие взгляды Ники получила от своего ныне покойного отца, профессора-марксиста и специалиста по большой политике. Я всегда полагалась на житейскую мудрость подруги вне зависимости от состояния, в котором пребывала Ники. В такой мудрости и состояло самое подкупающее свойство ее характера.
— В конце концов, именно паранойя гонит по жилам кровь, и к ничтожной жизни маленького человека добавляется нечто высокое. Представляю ощущения Табиты, к примеру, ожидающей глобального катаклизма в Нью-Йорке на площадке, оставшейся от ВТЦ.
— Вот уж действительно предчувствие Армагеддона. Никогда об этом не думала.
— Апокалипсис. Если задуматься, ощущение в самом деле необычное.
Я остановилась, захваченная этой мыслью.
Ники задумчиво проговорила:
— Нашему небу и самой земле назначено сгореть в огне. Они лишь ждут Судного дня, когда погибнут наконец все грешники.
— «Милая, сядь и спрячь голову между колен».
— «…Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда».
Она лукаво посмотрела в мою сторону.
— Папа написал книгу о концепциях утопии «Подлежит геенне огненной». Это перспектива для атеиста, хотя название он взял из Библии.
Обернувшись, она подошла поближе.
— Эван, если вдуматься, конец света не означает разрушения Земли. Это лишь смена общемирового порядка. Новый Иерусалим — обычный синоним революционного восстания. Таким образом, речь идет о заре новой системы, в законах которой нет места нищете, страданию и самой смерти. И это, можешь мне поверить, довольно сильная идеология.
Я слегка помедлила, прежде чем нашла что возразить.
— В предположении, что ты веришь искренне.
— Всегда веришь искренне в случае, если это твой личный апокалипсис. В этом суть вопроса. А всех, кого ненавидишь, уносит очистительное пламя.
По ступням Ники прошла волна и тут же откатилась в море.
— Кстати, апокалипсис — вовсе не средство воздать по заслугам. Здесь иное: надежда. Ибо сказано: не имеет значения, сколь отвратительно живется сейчас, если в конце придет Бог и если он победит. Ведь Бог сильнее, чем дьявол.
Ники взмахнула руками:
— Тогда чего мы боимся?
Она убедила меня. В довершение разговора Ники подперла бока руками и с шутливым выражением спросила:
— Любишь ли ты Иисуса, девочка?
Темные глаза внимательно смотрели на меня. Несмотря на тон, Ники ожидала вполне серьезного ответа. Все остроумие куда-то подевалось, и я уставилась на мокрый песок под ногами.
Выждав секунду, Ники махнула на меня рукой и пошла дальше по пляжу.
— Эх, да ты вообще не способна увидеть светлую сторону. Потому что тратишь много времени на свои книги, выдумывая катастрофы.
Мой роман «Литиевый закат» рассказывал о безрадостном будущем человечества, выжившего после мировой войны. Войска тоталитарного режима сражались против народа моей героини. Те, кто спасся, страдали от последствий тепловых ожогов и вызванных ядерными взрывами генетических повреждений. Мутации и ритуальные самоубийства были в этом выдуманном мире обычным делом.
— Эв, бессмысленное массовое убийство — настоящий апокалипсис поп-культуры.
— О-о, ты меня сразила.
— Кстати, в твоей радиоактивной прерии тоже есть выжившие. И твой роман не о самоуничтожении культуры как таковой — скорее, книга говорит о человеческой стойкости. Да, все твои герои на грани, они слишком много пьют и слушают чертову музыку Пэтси Кляйн. Но эти люди держат себя в руках, и они сражаются. Тебе нравится описывать людей несгибаемых. Кажется, по сюжету за спиной у этих было девятьсот мегатонных кратеров.
Я улыбнулась. Приятно услышать в ее голосе живые интонации.
— Очнись, женщина, фантастика позволяет вообразить совершенно новый мир. Это самое волнующее. В начале было Слово. «Итак… что приготовить сегодня?» Правда, неплохой сюжетный ход? Люди обожают новые возможности, и они любят творить. Твоя голова слишком забита, чтобы это понять.
— Значит, я глупая гусыня, а «Оставшиеся» — настоящие оптимисты.
— Не правда ли, ирония судьбы?
Я положила руку на плечо Ники.
— Любимым изречением отца была цитата из Паскаля: «Человек никогда не несет зло с таким усердием и такой щедростью, как во имя религиозных убеждений». Стоит понять, что так убеждает «Оставшихся» в их вере. Радость от нажатия на спусковой крючок.
Словно так и сделав, Ники прерывисто вздохнула и расплакалась. Спустя минуту, справившись с собой, проговорила:
— Мама должна была остаться… Подсказала бы верную мысль.
Тыльной стороной ладони Ники вытерла мокрые от слез глаза.
— Не сомневайся, иногда Бог заставляет летать даже собачье дерьмо.
Мы остановились. К нашему полному изумлению, на песке лежал кит в окружении завсегдатаев пляжа, строителей и телевизионщиков. Казалось, он занимал чуть ли не весь пляж, возвышаясь на песке, словно огромный серый пудинг, вокруг которого лаяли собаки и кольцом валялись водоросли.
Через секунду ветер переменил направление, и в нос ударил запах, едкий и такой противный, что Ники тут же стошнило. Через минуту, выпрямившись, она сказала:
— Апокалипсис в Санта-Барбаре. Смотрите прямую трансляцию в пять часов по Си-эн-эн.
В три часа дня я забрала Люка из школы. Мы шли пешком и, дойдя до дома, решили перекусить и погреться на солнышке. Присев на траву, я сообщила ребенку новость:
— Мне нужно сказать тебе что-то важное. Твоя мама вернулась в Санта-Барбару.
Люк перестал тянуть сок из пакетика и взглянул на меня большими карими глазами.
— Теперь она живет в доме бабушки, на холме за городом.
Люк сидел не двигаясь, хрупкий, как стекло, с торчавшими из шорт тонкими ножками, словно прислушиваясь: не шевелится ли кто-то в кустах?
— А папа собирается там жить?
— Нет, он по-прежнему собирается переехать в Чайна-Лейк. Малыш, они не станут жить вместе.
Увидеть глаза шестилетнего ребенка, направленные в пустоту, в пространство, — это лишит покоя кого угодно. Чтобы вернуть мальчика обратно, я слегка потеребила его за плечо. Его губы медленно разжались, и Люк сказал:
— Но она не разрешит взять Тедди. Я не могу к ней поехать.
— Что?
