заводы, а скорее мастерские, находились в непосредственной близости от самого протяженного почтового тракта в России: Москва — Нижний Новгород — Казань — Пермь— Тюмень — Тобольск и дальше на восток. Изделия распространялись не только в центральной части России, но и в Поволжье, на Урале, в Сибири, Средней Азии, в основном через Нижегородскую ярмарку.
Колокольчики так быстро получили распространение, что уже в августе 1808 года Сенат получает документ от почтового департамента, по которому вся вина за задержку почты ложится на лихачей из Торжка и других мест на почтовом тракте: они круглосуточно разъезжают на своих тройках с колокольчиками, путают смотрителей и ямщиков почтовых станций, которые не знают точно, когда идет почта. Вывод один — запретить «звонки» на служебном транспорте (как в наше время спецсигналы и спецномера для депутатов и чиновников). Но только в 1836 году вышло строгое постановление Сената «запретить употребление колокольчиков всем тем, которые едут на собственных или вольнонаемных лошадях, предоставив оные одной почтовой гоньбе и чиновникам земской полиции, едущим по обязанностям службы».
Через двадцать лет пришлось напомнить, что существует запрет вешать колокольчики на личном транспорте. В 1860 году вновь вышло распоряжение, разрешающее использование поддужных колокольчиков только на почтовых лошадях.
В. А. Гиляровский очень живо описывает проезд на Тверской заставе в Москве:
«И вижу я, слушая эти рассказы, вереницы ожидающих очереди через шлагбаум, как наконец тому или другому проезжающему, по чинам и званиям, давался пропуск, и с крыльца кордегардии унтер командовал инвалиду шлагбаума:
— Подвысь!..
Инвалид гремел цепью шлагбаума. Пестрое бревно 'подвешивалось' и снова за пропущенным опускалось до нового:
— Подвысь!..
Но вот заливается по Питерской дороге курьерский колокольчик — все приходит в движение. Освобождают правую часть дороги, и бешено несется курьерская или фельдъегерская тройка. Инвалид не ждет команды 'подвысь!', а, подняв бревно, вытягивается во фрунт. Он знает, что это или фельдъегерь, или государственного преступника везут…»
Но колокольчики уже полюбились в народе и стали составляющей частью национальной культуры.
Особую группу составляли колокольчики и колокола с рисунком, похожим на герб России. Но это был не официально принятый герб, а стилизованное под герб России изображение — орел, но в своем «естественном» виде — с одной головой. Его наличие как бы подчеркивало «государственный статус» владельца: ну как такой колокольчик запретить и снять?
Особенно быстро развивалось производство колокольчиков в 40–50-х годах XIX века — выпуск увеличился в несколько раз.
В рамках Всероссийских выставок с 70-х годов XIX века стали устраиваться конкурсы на лучший колокол в России, а победителям разрешали отливать на изделиях российский герб.
И снова отдельные разворотливые колокололитейщики для ускорения сбыта использовали, говоря по-современному, надежный брэнд — подписывали свои изделия: «Дар Валдая».
Завод Усачевых на Валдае был создан в 60-х годах XIX века. Его основал Василий Усачев, при заводе было налажено производство больших церковных колоколов, которые высоко ценились и среди заказчиков, и на многочисленных выставках, где они получали самые высокие награды. У владельца было три сына — Николай, Яков и Алексей, которые продолжили дело отца, первоначально вместе, а позже Алексей создал свой небольшой заводик по изготовлению поддужных и зазывных (столовых) колокольчиков.
Заводы отличала традиционная технология, сохранявшаяся все годы их существования. Даже с приходом XX века на заводах братьев Усачевых продолжали использовать технологии не на паровой или еще более современной электрической тяге, а вручную, в крайнем случае «конскими силами».
Завод закрыли последним среди колокололитейных заводов в стране, в 1926 году. В то время здесь уже не отливали большие церковные колокола, а выпускали в небольшом количестве поддужные, пожарные, станционные, сигнальные и другие виды небольших колоколов и колокольчиков.
В самом центре Валдай-городка стоит ротонда — дворцовая церковь Екатерины II (даровавшей Валдаю статус уездного города). Не большая и не маленькая, чисто-белая, под вековыми деревьями, детище выдающегося архитектора Николая Александровича Львова — по широте своих интересов и дарований личности совершенно поразительной: общественный деятель, инженер-изобретатель, неутомимый исследователь природных богатств, собиратель фольклора, поэт, композитор… И все это — в одном человеке, все это — в одной небольшой ротонде, белой, как невеста. Она поставлена так удачно, что кажется сотворенной вместе с холмом, на котором стоит вот уже два века. И холм, и ротонда, и вековые деревья — все из мира, соразмерного человеку, прихожанам и прихожанкам, самой императрице и конечно же монастырю.
Вышло так, что служба в екатерининской церкви так никогда и не состоялась. И может, действительно было предназначено этой белой ротонде стать единственным в стране музеем колокольчика. Все внутреннее пространство церкви — это один круглый зал музея с выходом в небо — в купол, с которого разговаривают с вами подвешенные вверху бубенцы. Одни поменьше, другие побольше, третьи вообще весьма солидных размеров… А вы стоите под ними и чувствуете, как сквозь вас текут серебряные нити падающих сверху звонов-перезвонов.
Мыслимое ли дело, но было время, когда на Руси не знали колокольчиков…
Огромные пространства, дальние дороги… Как естествен перезвон бубенцов почтовой кареты, брички, упряжки — этот звон где-то ждали в заснеженном селенье. Кажется, что ямщицкий колокольчик- бубенец существовал всегда, настолько это явление чисто русское, чисто национальное.
А вот другая картина. Разгар лета, сенокос, запах цветов, степенная поступь лошадки, телега с копной свежего сена — и тихий перезвон бубенцов под аккомпанемент многоголосого птичьего хора.
Со свадебного колокольчика начиналась вся жизнь молодых. Жених приезжает за невестой, она еще издали слышит звон его колокольчика, а вся семья прислушивается к тому, как он звучит, по пению его определяя, будет ли счастливой семейная жизнь новобрачных. И хотите верьте, хотите нет, но пока на
