Нет, я не льстец, когда царю Хвалу свободную слагаю: Я смело чувства выражаю, Языком сердца говорю… «Друзьям». В ноябре 1823 года в Испании был казнён революционер Риего Нуньец; сообщая об этом царю, граф Воронцов сказал: «Какая счастливая новость, ваше величество!»
Пушкин немедленно откликнулся:
Сказали раз царю, что наконец Мятежный вождь Риего был удавлен. «Я очень рад», сказал усердный льстец: «От одного мерзавца мир избавлен!» Все смолкнули, все потупили взор: Всех удивил нежданный приговор. Риего был, конечно, очень грешен, — Согласен я, — но он за то повешен; Пристойно ли, скажите, сгоряча Ругаться этак нам над жертвой палача? Сам государь такого доброхотства Не захотел своей улыбкой ободрить, Льстецы, льстецы! Старайтесь сохранить И в самой подлости оттенок благородства! и заклеймил Воронцова таким четверостишием:
Полу-милорд, полу-купец, Полу-мудрец, полу-невежда, Полу-подлец, — но есть надежда, Что будет полным наконец. И в том же самом 1826 году, когда он советовал Николаю:
Во всём будь пращуру подобен… он, присмотревшись к порядкам нового царствования, характеризует его так:
Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ, Аракчеев куролесил, Царь же ездил на развод. Ныне Ливен мудрость весит, Царь же вешает народ, Рыжий Мишка куролесит И попрежнему развод.[1] А в 1827 году посылает в Сибирь друзьям строки, полные надежды:
Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье! Не пропадёт ваш скорбный труд И дум высокое стремленье. Несчастью верная сестра — Надежда в мрачном подземелье Разбудит бодрость и веселье, Прийдёт желанная пора: Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас. Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут. «В Сибирь (Декабристам)». Декабристы устами князя Одоевского ответили ему:
Струн вещих пламенные звуки До слуха нашего дошли! К мечам рванулись наши руки, Но лишь оковы обрели. Но будь спокоен, бард: цепями, Своей судьбой гордимся мы
