комиссара, но все-таки она недаром жила рядом с Джеймсом Л. Пейджем — особого доверия ко всем этим безликим учреждениям, комиссиям, чиновникам у нее не было. Этой Перл лучше бы держаться обыкновенных людей, позвонила бы она для верности Ленарду, поддалась бы обычному в человеческой жизни, той самой животности, от которой она пряталась. Ну почему бы нет?
Салли подняла голову, посмотрела на ящик с яблоками над дверью и нахмурилась. Нет, подумала она. Это все равно как сказать, что ей, Салли Пейдж Эббот, нужно выйти из комнаты, и пусть все, против чего она борется, обратят в шутку на ее же счет, а Джеймс, губитель и насильник, восторжествует. Все равно как признать, что Горас был не прав, поддерживая Ричарда в его бунте против отца. Нет, нет и нет! Но если нельзя уступать, тогда...
Она опустила глаза в книгу, надкусила яблоко и, заглушив беспокойство, решила читать дальше.
... Жизнь — зло. Я хочу сказать, когда настал для меня миг обращения... — Он запрокинул голову и прокатил ее от плеча к плечу, словно что-то странное увидел в небесах. Мистер Ангел протянул было ему трубку, но передумал, сунул ее себе в рот и тоже посмотрел в небо.
— Что это? — воскликнул доктор Алкахест, показывая пальцем.
Всем им на минуту четко представилось, что прямо над ними зависло огромное летающее блюдце. Потом оно исчезло.
— Ты видел, что я видел? — спросили они друг друга в один голос. Им самим не верилось. — Травка, — сказали они. — Действует. — Но говорили, понизив голос, подавленные целым миром новых вероятностей.
Доктор Алкахест объяснил им, что желает купить у них марихуану. Не немножко, а все, что есть.
— Ну и здоров ты заливать, — сказал Танцор.
— Я говорю всерьез, юноша, — возразил доктор Алкахест. — Взгляните. — Он пошарил у себя за поясом и вытащил тысячедолларовую бумажку.
Танцор выхватил ее, поднес к пламени костра, чтобы лучше разглядеть. Глаза у него выпучились:
— Настоящая! — Он обвел взглядом лица других. Крикнул негодуя: — Какого дьявола вы таскаете с собой тысячедолларовые бумажки? А вдруг я вор, или мало ли что? В соблазн меня ввести хотите? — И спрятал ассигнацию себе в карман.
Доктор Алкахест наблюдал за ним с удивленной улыбкой. Его ограбили, здесь все тому свидетели. Может, еще и побьют. Может, разденут, свяжут, заткнут кляпом рот. Может, даже обрекут на заклание.
— Хи-хи-хи! — зашелся доктор в экстазе. Подумать только, куда он попал! Что за люди! Никаких запретов!
— Не смейтесь, — сказал Сантисилья, неправильно его истолковав. — Он ведь в самом деле вор. Вырос в Гарлеме. В четыре годика его домушники пропихивали в форточки — отпирать им квартиры.
Доктор Алкахест весь задрожал, дурея от восторга. Этот бородатый — моралист. Тем лучше!
— Что же у вас, ребята, нет никаких моральных устоев? — про-квакал он и упоенно перекатил голову с плеча на плечо. Они еще не заметили, что он сидит на наволочке, набитой полными кошельками.
Они глядели на него с легким недоумением. Танцор сказал, примериваясь:
— Вы человек богатый, я бедный. — И ткнул себя в белую майку большим черным пальцем. — Вы несете за меня ответственность.
Доктор Алкахест заверещал от смеха, и Танцор снова обвел взглядом лица остальных, ища разъяснения. Но потом доктор все-таки овладел собой, он спохватился, что надо уладить дела, пока хватает соображения. Быстрым рывочком достал флягу и сделал глоток. Потом спросил:
— Когда прибывает груз?
— Когда прибудет, тогда прибудет, — ответил Сантисилья. — Его доставят с берега под покровом ночи. А может быть, на рассвете. Сколько на твоих, Питер?
Питер Вагнер взглянул на часы.
— Два часа ночи.
— Если сегодня, то уже скоро, — сказал Сантисилья. — А нет, так придется ждать завтрашней ночи или послезавтрашней...
— Он водой прибывает? — спросил доктор Алкахест.
Тот кивнул.
— Тогда, может быть, это они? — Старый калека навострил уши.
Сантисилья недоуменно поднял брови, бросил взгляд на Питера Вагнера:
— Ты что-нибудь слышишь?
— Я — нет, — отозвался Питер Вагнер.
Индеец, сидящий недвижно, как темный валун, приложил ладонь к уху, но только покачал головой.
— У меня превосходный слух, — настаивал доктор Алкахест. — Уверяю вас, что где-то вон в том направлении, — он указал пальцем через плечо, — заработал лодочный мотор.
— С ума сошел, — сказал Танцор. Углы его рта тронула порочная улыбка. — Может, заключим пари? Ставлю тысячу долларов.
— Да бросьте вы, — сказал Питер Вагнер.
— Так не пойдет, — ответил доктор Алкахест. — А вот на два цента я поспорить готов.
Танцор сник:
— Ишь дерьмо. У кого ж это есть два цента?
Через час все они расслышали рокот мексиканских моторок.
— Едут! — сказала Джейн. — Значит, он и правда их слышал.
— Ну, тогда моя роль в этой комедии закончена, — проговорил Питер Вагнер. — Я привел вас на встречу с вашими дружками-мексиканцами. Теперь адью, пока, привет, спокойной ночи!
Он схватил винтовку.
— Прекрати, — распорядился Сантисилья. — Ты что, надумал застрелиться прямо у нас на глазах? Совсем, что ли, ты бесчувственный?
Питер Вагнер вздохнул и положил винтовку.
Тем временем мексиканцы уже появились в пещере, они причалили свои лодки и один за другим лезли на скалу. Их приветственные клики — подымаясь со дна колодца, они звучали скорее как стоны — уже достигли устья грота, а затем показались и головы. Скоро они заполнили собой весь кратер — вот уж воистину толпа теснимых: калеки, уроды, одутловатые, бородавчатые, карлики, слепцы, немые, безголосые, кто на деревянной ноге, кто на роликовых досках; доктор Алкахест не выдержал запаха, упал в обморок.
— Пошли! Надо грузиться, — сказал Сантисилья.
Но Танцор вскочил с места.
— Стойте! А как же суд? — Он встал, воздев руки к небу, словно безумец на молитве.
И как бы в поддержку, глухо, зловеще пророкотало из-под земли.
— Да ну, брось, Танцор, — сказал Питер Вагнер.
Джейн поддержала его:
— Отверженные и беззаконники не могут быть судьями.
— Нелогично, — сказал мистер Нуль.
Индеец мрачно кивнул.
Мексиканцы, столпясь, смотрели на них блестящими, веселыми глазами. Один жирный мексиканец, крест-накрест обвешанный лентами патронов, спросил шепелявя (у него были выбиты передние резцы) «¿Qué es? ¿Una misa?»[9] Сзади него теснились остальные.
Доктор Алкахест открыл глаза и воскликнул:
— Добро пожаловать, друзья! Благослови вас бог! — И снова потерял сознание, хотя намеревался сказать гораздо больше.
— ¿Qué es? — повторил толстяк. Он вытянул шею, выпучил глаза и вздернул брови, словно разглядывая сквозь стекло аквариума диковинную рыбину. И указал на доктора.
— Он нанюхался, — объяснил Питер Вагнер. — Он обрел счастье.
— Нанюхался, — повторил мексиканец для тех, кто стоял сзади. Те стали передавать дальше.
