культур, бурным ростом рабочего изобретательства, ростом жилищного и культурного строительства.
Всю эту работу ведёт класс пролетариев, до революции — бесправных и полуграмотных, а ныне — класс, который быстро выделяет из своей среды тысячи и десятки тысяч строителей новой жизни, новой культуры. Изредка нас упрекают в том, что журнал наш замалчивает отрицательные явления жизни. Упрекающие забывают, что эти явления — вне пределов нашей темы, что задача журнала — наши достижения, а не наши уродства. Ведь нельзя же требовать, чтоб журнал, посвящённый, например, вопросу воспитания детей, говорил о несовершенствах скотоводства, или в журнале, посвящённом астрофизике, говорилось бы о вреде пьянства.
Мы не забываем, что на солнце есть пятна, а в рабочем классе — много лентяев, шкурников, глупых самолюбцев, индивидуалистов и вообще людей, больных болезнями мещанства. Но мы не верим в чудеса, кроме тех, которые творит разумная воля, а ведь было бы чудом, если б на протяжении тринадцати лет несколько десятков миллионов людей переродились в сознательных, государственно мыслящих социалистов.
Люди столетиями жили «в дураках», многим из них эта безответственная жизнь рабов органически привычна, даже — нравится, и вот вожди западной социал-демократии очень ловко пользуются древней привычкой массы терпеть и покорно подчиняться ужасам действительности, созданной капиталистическим строем, ныне, в судорогах, издыхающим. Истратив свою энергию, свои таланты, капиталистический мир, разрушаемый непримиримостью внутренних противоречий, уже не способен ни к чему более, кроме самозащиты против неизбежной социальной катастрофы, которая сметёт его с земли, как дождь и ветер сметают сор и пыль с дороги.
Это тоже, конечно, не будет чудом, а естественным возмездием паразиту, который, питаясь соками молодого растения, не только затрудняет его развитие, но грозит ему истощением и гибелью.
Главнейшее и самое значительное, что произошло за истекший год, — геологическая встряска, которую пережила деревня. Можно думать, что хребет кулака, «мироеда» — неизлечимо надломлен. Очевидный, неоспоримый поворот деревни от древнего, зоологического индивидуализма к работе коллективной знаменует собою широкий и решительный шаг передового крестьянства по пути к социализму. Этот процесс превращения раба земли в хозяина её сопровождается драмами и трагедиями.
Настоящее имя судьбы — История.
Крестьянин, обильно вооружённый машинами, получив возможность богато удобрять землю, истощённую его некультурным трудом на ней, перестанет служить тою почвой, которая, вместе с хлебом, создавала в качестве второго главного своего продукта ограниченного, тупоголового мещанина- индивидуалиста, гнилостную болезнь мира нашего и паука, который сплёл паутину капитализма, а теперь сам запутался и погибает в ней, на счастье трудового народа.
Крестьянин, вооружённый научным знанием и сознанием своей ответственной роли хозяина на земле, не будет рабом, зависимым от бессмысленных капризов природы; коллективист, освобождённый от каторжного труда, он быстро найдёт средства и создаст орудия для победы над его врагом — стихийными силами. И чем разумней, энергичней передовые отряды социалистически сознательных рабочих и крестьян будут направлять всё ещё консервативную, инертную массу на единственный путь к действительной свободе, на путь коллективизма, — тем быстрее будет достигнута основная, величайшая цель: освобождение людей от каторжного, преждевременно истощающего силы труда — убыточного и для личности и для государства.
Основа всех драм — бесплодное сопротивление неизбежному. Слепой разум или разум, оторванный от воли или подавленный книжностью, считает неизбежное — невозможным, тогда как неизбежное властно диктуется законами истории, в которой воплощена разумная воля людей.
Когда знаменитый физик, рабочий по происхождению, Фарадей показал, что магнит, поднесённый к проволочной катушке, возбуждает в ней электрический ток, Фарадея спросили: «Какое это может иметь значение?» Он ответил: «Нельзя предсказать судьбу новорождённого». Гладстон, министр, человек, которого считали «великим», спросил: «А какая от этого тока польза?» — «Вы скоро будете облагать его налогом», — сказал Фарадей. «Невозможно!» — откликнулся Гладстон.
В 1849 году специалист по судоходству де-Пассан утверждал: «Путешествие на пароходах через океан — невозможно». Знаменитый химик Лавуазье считал невозможным падение камней с неба, Лаплас, автор «Системы мироздания», находил невозможными пятна на солнце. Философ, позитивист, отрицал возможность определить состав звёзд, невозможными для человека считались полёты в воздухе.
Электрификация Союза Советов, укрепление рабоче-крестьянской власти и вообще — трудно перечислить количество невозможностей. Но электрический ток «налогами облагается», пароходы через океаны ходят всё быстрее, аэролиты с неба не только падают, а и разрабатываются — в Америке — как железная руда, то же самое, кажется, будет и в Сибири, мы разговариваем через океан по беспроволочному телеграфу и телефону и вообще чем далее, тем всё более дерзко делаем невозможное — возможным.
Мы уже имеем право думать, что невозможное — это ненайденное, неоткрытое, неисследованное, неосуществлённое, но осуществимое. Мы можем думать, что «непознаваемое» — это непознанное. По историческому возрасту нашему мы, на земле, всё ещё дети. Хитрые люди, хозяева жизни, всемирные мещане весьма искусно и крепко держали нас в детском возрасте. Церковники и мракобесы утверждали — и утверждают, — что разум человека ограничен, — по этому поводу можно снова напомнить умные слова гениального рабочего: «Нельзя предсказать судьбу новорождённого». Разум, которым начинаем жить мы, имеет от роду не более полутораста лет. В нашу жизнь вливается поток разума, который ещё не работал над проблемами науки, не истощён, не затемнён предрассудками, не сдавлен оковами специальности. Утверждать, что разум ограничен, весьма выгодно: в ограниченном пространстве, замкнутом нормами и догматами, гораздо удобнее жить, чем в постоянном революционном стремлении расширять пределы познанного и утверждаемого как вечная истина. Весьма приятно иметь в «душе» своё небольшое индивидуальное хозяйство, в котором все понятия и представления о мире, о людях расставлены в хорошем, удобном порядке. Работа мысли всемирного мещанина направлена именно на охрану непоколебимого порядка во всём том, что нажито, вычитано, накоплено. В этом нищенском хозяйстве своём он привык видеть заключённой всю мудрость мира. Он так же ревностно отстаивает и защищает порядок своих сомнений, как и порядок своих верований. Он уверен, что в мире уже не может быть ничего лучше и ценнее серых бородавок его собственной мещанской «души».
В мир властно вошла резервная энергия того класса, который издавна придавал бесформенным кускам грубо организованной материи разнообразные формы орудий труда, машин, механизмов и аппаратов, назначение которых — облегчать физический труд и творческую работу мысли, исследующей явления природы. Раньше рабочий класс делал всё это по указаниям со стороны хозяев, в интересах обогащения их и укрепления их политико-экономической власти. Теперь он должен делать и делает всю эту разнообразнейшую работу для вооружения самого себя, для укрепления своей диктатуры и для того, чтоб, освободив свою физическую силу от чрезмерного труда, превратить её в энергию разума и воли.
Для рабочего класса весь мир, вся «природа» — только материал, и в мире нет ничего непоколебимого, ничего невозможного. Рабочий класс Союза Советов, взяв власть, взял на себя и огромную ответственность пред лицом пролетариата всей земли, — ответственность за успех начатого им дела, за победу в его борьбе. Авангард отвечает за свои действия перед армией. Он отвечает хорошо: влияние революционной энергии передовых отрядов рабочих и крестьян на массы бесспорно и очевидно, если б его не было — рабочий класс не мог бы удержаться на позиции, завоёванной им. Это влияние было бы плодотворней и убедительней, если бы каждая активная единица всегда имела перед собою в цифрах, фактах, в простых словах точное представление о количестве творческой энергии, затраченной её классом за каждый истекший год, о результатах работы класса на всём пространстве Союза, о широте и обилии
