нажатием на определенное место, нажал где следовало, открыл дверь и вошел.
За дверью оказался длинный коридор с выходящими в него стеклянными дверями, на которых были таблички с золотыми буквами: «Менеджер по продаже», «Управляющий по кредитам», «Бухгалтерия». В коридоре не раздавалось ни звука, только отголоски происходящего на нижнем этаже: шаги, хлопанье дверей, звук голосов. Второй этаж хранил тишину, похожую на ту, что наступает в зале суда, когда обвиняемого приговорили к смертной казни, а судья уже собрал свои бумаги и отправился играть в гольф.
Я открыл дверь с надписью: «Президент». За столом сидел Эллери Крейл, опустив голову на грудь. Он так крепко сцепил свои большие руки, что лучи вечернего солнца, проникавшие в комнату через широкое окно, просвечивали насквозь кожу на костяшках пальцев.
Он даже не услышал, как открылась дверь, и не поднял головы. Лицо его потемнело от терзавших его мыслей. Он сидел неподвижно, будто его кто-то загипнотизировал.
Я прошел по толстому ковру к письменному столу, и только когда я сел в кресло, он увидел меня и поднял голову с выражением досады. Потом он узнал меня и внезапно раздраженно произнес:
– Вы?
Я кивнул.
– Как вы сюда попали?
– Просто вошел.
– Эта дверь должна была быть заперта.
– Давайте попытаемся связаться с Джорджией Раш, – сказал я.
– Ее здесь нет. Она сегодня ушла домой пораньше.
– Она приняла порошок, – сказал я.
Понадобилось несколько мгновений, прежде чем смысл моих слов дошел до него. Тогда он закричал:
– Порошок! Боже мой, Лэм, только не это!
– Извините, я использовал жаргонное выражение.
– Боже мой, я думал, вы имеете в виду...
– Что?
– Я не понял, что вы имели в виду.
– Яд?
– Возможно.
– Нам надо с ней поговорить. Если вы не знаете ее адреса, то я вам его дам: 207, Вест-Орлеан-авеню. Моя машина внизу.
Секунду он продолжал рассматривать меня тяжелым, изучающим взглядом:
– Как много вам известно?
– Достаточно, так что вы можете ничего мне не говорить, если не хотите.
Не произнеся больше ни слова, он оттолкнул кресло.
– Ну, ладно, поехали.
Мы спустились по широкой лестнице и вышли через запертую дверь. Ночной сторож уже приступил к работе и машинально попрощался:
– Доброй ночи, мистер Крейл!
– Доброй ночи, Том.
Дверь за нами закрылась, и замок защелкнулся. Я ткнул большим пальцем в сторону машины агентства. Я обошел машину и сел за руль. Крейл уселся впереди рядом со мной. Хотя в это время дня движение уже было достаточно оживленным, мы доехали до дома 207 по Вест-Орлеан-авеню меньше чем за десять минут. Это был старомодный многоквартирный дом с лепниной на фасаде. Узкие окна могли рассказать свою собственную историю о недостатке света и воздуха в квартирах. Достаточно было одного взгляда на этот дом, чтобы ощутить гнетущую атмосферу, запах застарелой пищи и газовую вонь из-за утечек в обогревателях.
Я пропустил Крейла вперед. Он вошел в подъезд, нашел кнопку, против которой была приколота картонная карточка с надписью старинными буквами: «Джорджия Раш». Он нажал несколько раз, но ничего не произошло. У меня была отмычка, которая должна была подойти к двери, но я не хотел пока ею действовать. Я нажал на две-три случайно выбранные кнопки, и через минуту раздался отчетливый щелчок. Это означало, что кто-то у себя в квартире нажал кнопку, которая контролировала электрический замок. Я толкнул дверь, и мы вошли.
На почтовом ящике Джорджии Раш стоял номер квартиры 243. В глубине коридора мог быть лифт, но мы не стали его ждать. Я перепрыгивал через две ступеньки, Крейл тяжело шел позади меня.
Когда мы постучали в квартиру 243, никто не ответил. Посмотрев на Крейла, я увидел, что лицо у него вытянулось и было измученным. Даже при слабом освещении душного, непроветренного коридора мне была видна нездоровая бледность его лица, глубокие морщины, которые шли от крыльев носа к углам его рта.
Я не видел причин слишком церемониться с ним. Вытащив кожаный футляр с ключами, я открыл «молнию» и вытащил связку отмычек. Первая сразу же подошла, дверь распахнулась, и мы вошли.
Квартира была расположена в северной части здания. В маленькой комнате было два узких окна, через которые почти не проникал воздух. Для вентиляции служила только расположенная над входной дверью фрамуга. В квартире горел свет, и яркая лампа хорошо освещала все вокруг. Это была обычная однокомнатная квартира с убирающейся в стену складной кроватью за серой дверью с непрозрачным стеклом. Большое мягкое кресло знавало лучшие времена, его обивка была потерта. Диван, видимо, перебивали несколько раз, и было бы неплохо сделать это снова. Ковер на полу был истерт до такой степени, что от ножек стола остались дырки, а две глубокие вмятины указывали, куда приходились ножки кровати, когда ее опускали на ночь. Ящик небольшого письменного столика, который оказывался ночью возле кровати, был выдвинут. В середине комнаты стоял сосновый стол, выкрашенный морилкой под красное дерево. На нем лежало несколько журналов.
На кресле лежали женская шляпка и пальто. Дверь того, что когда-то было стенным шкафом, была широко распахнута, и за ней виднелись раковина, двухконфорочная газовая плита, маленький холодильник и полка с несколькими тарелками и стаканами. Дверь, на которой было укреплено большое зеркало, совершенно очевидно вела в ванную. На одном из стульев стоял наполовину уложенный чемодан. Крышка его была открыта, и виднелись предметы женского туалета.
– Она еще не уехала, – с облегчением выдохнул Крейл.
Оглядев комнату, я выключил свет. Сразу все стало хмурым и гнетущим. Дневной свет, проходя через окно, рассеивался, придавая всему какой-то нереальный вид. Я сразу заметил тонкую полоску света, падающую из-под двери ванной.
– Господи боже мой, Лэм, включите свет! – воскликнул Крейл. Я щелкнул выключателем. – Она, наверное, ушла за покупками. Видите, она собирает чемодан. Я думаю, мы...
– Что же нам делать?
– Ждать.
– Хорошо, садитесь, – сказал я.
Крейл сел в горбатое кресло и постарался устроиться поудобнее. Я же подошел к столику, который должен был стоять в изголовье кровати, и заглянул в открытый ящик.
В ящике лежала маленькая бутылочка с отвинченной крышкой. Она была пуста. На ярлычке было написано: «Люминал». Подумав немного, я посмотрел на свои часы и спросил Крейла, в котором часу точно она покинула офис.
– Примерно в четыре десять. Она сказала, что плохо себя чувствует и хочет уйти домой. Я ей разрешил.
– Вы не заметили ничего странного?
– В чем?
– В том, как она с вами попрощалась.
Он посмотрел на меня измученными глазами и медленно кивнул. Я не стал спрашивать его, что это было, но он сам все выложил:
